"Гамлет". Сбой в системе. Рецензия

"Гамлет". Сбой в системе

Наталья Фоминцева 

Страна: Великобритания
Жанр: Телеспектакль, Драма
Год выпуска: 2009
Режиссер: Грегори Доран
В ролях: Дэвид Теннант, Патрик Стюарт, Пенни Дауни, Оливер Форд Дэвис, Мэрайя Гэйл, Джон Вудвайн, Peter De Jersey, Эдвард Беннетт, Сэм Александр, Зои Тор

"Гамлет" в версии Грегори Дорана - очень важная и ценная вещь лично для меня. С нее у меня по-большому счету начался Теннант не_только_Доктор_Кто (плюс "Возвращение" - одновременно смотрела) и уже совершенно точно именно с него начался собственно Доран.

Поразило сразу все то, что, как я потом поняла, составляет фирменный дорановский стиль: эстетика, работа с актерами, юмор, совершенно отчетливая концепция. Которую в данном случае я увидела так: мы привыкли к трактовкам, что Гамлета все считали сумасшедшим, а он на самом деле притворялся. У Дорана же все немного иначе: все считаю, что Гамлет притворяется, а он и вправду сошел с ума.

Ну, не то, чтобы совсем шизофреник, но совершенно очевидно психически он нездоров. Именно таким Гамлет появляется в первой сцене - погасшим, напряженным от сдерживаемой боли. Он всесь как перетянутая струна - дерни сильнее и порвется. Но струны имеют такое свойство: когда они рвутся, они могут больно хлестнуть по руке. У струны, конечно, такой задачи нет, она просто порвалась, а все остальное - остаточное явление. Просто... не надо перетягивать. "Гамлет" Дорана и об этом тоже.

Доран виртуозно работает с пространством: кажется, во всех его спектаклях актеры как будто помещены в черную коробочку (метафора не моя, но нравится мне очень сильно). Но каждый раз - с новым смыслом и оттенком. В "Гамлете", перенесенном в условную современность, коробочка, обитая изнутри синим бархатом - душная и тесная. Не смотря на размеры павильона, в котором шла съемка, кажется, что дышать тут совершенно нечем. Кругом зеркала - герои как будто тычутся в этой коробочке от стенки до стенки, упираясь в собственные изображения, по которым к концу действия уже идут трещины.

Здесь выстроен мир большой политики, взрослый серьезный мир, формальный, предельно регламентированный и основанный на бесконечном контроле (за героями ведется постоянная скрытая видео-съемка). И в этом мире строгих правил, как этикета, так и нравственных, существует младшее поколение - Гамлет, Офелия, Лаэрт, Горацио, Розенкранц, Гильденстерн, Озрик. Существуют так, как существуют дети, выросшие в условиях контроля, двойных стандартов и отсутствия личных границ: кто-то успешно принимает правила игры, приспосабливается и даже добивается успеха, а кто-то не выдерживает и летит с катушек.

Взрослые управляют ими или пытаются управлять. Им постоянно говорят, что они должны делать и чувствовать. Клавдий в самом начале говорит Гамлету, что тот не должен чувствовать скорбь по умершему отцу. Полоний учит Офелию не верить Гамлету, вспоминая, как сам обманывал в юности таких, как она (вообще морали о нравственности смотрятся слегка странно на фоне поспешной свадьбы Клавдия и Гертруды). Полоний говорит, что Гамлет не волен выбирать, с кем он проведет жизнь, и понимаешь, что речь идет не о гамлетовском статусе, тем более, что потом, уже на могиле Офелии, королева скажет, что видела ее своей невесткой: тут скорее речь идет о том, что просто никого вообще не волнует, чего хочет Гамлет. Его любовные письма, написанные Офелии, Полоний, Клавдий и Гертруда читают и комментируют в присутствии адресата.

Вот что еще интересно: все эти законы и обычаи явно не начались как-то вдруг. Клавдия и отца Гамлета (точнее, его призрака) играет один актер (Патрик Стюарт), что полностью обесценивает все слова Гамлета о выгодных отличиях его отца от новоиспеченного отчима и показывает отсутствие у принца Датского критического мышления (ну или присутствие очень сильно избирательного). Видео-камеры появились явно не вчера. Отношения между Гамлетом и его отцом вряд ли были теплыми: когда появляется призрак, у Гамлета подкашиваются ноги и голос становится жалобным. Сам же призрак в свою очередь с Гамлетом груб (в том числе и физически) и директивен. Да и королева что-то как-то слишком счастлива при новом муже (вообще логично предположить, что в сцене в спальне Гамлет обращается с матерью так, как, видимо, при нем с ней обращался отец). Вообще у Гамлета выше крыши проблем, в том числе и с отношением к сексуальности: в сцене с матерью он предъявляет ей ее счастливую личную жизнь с какой-то невероятной яростью; в сцене с Офелией сразу после «Быть или не быть», требуя ухода Офелии в монастырь, закрывается от нее руками, как бы защищаясь от ее женственности: уходи, мне страшно, не делай меня еще более уязвимым.

Это история о том, что гниль в абстрактном датском королевстве начинается с малого. Когда все вокруг - всего лишь части исправно работающего механизма, где люди низведены до винтиков, функций, может случиться сбой в программе. Кто-то не выдержал, не смог. Файлы заражены вирусом, жесткий "посыпался", всем привет. Первый сбой - Гамлет, потерявший вместе с тираническим отцом всякую опору в жизни. Он в общем об этом говорит всю дорогу: «Я жизнь свою в булавку не ценю», «если чему-то должно случиться сейчас, значит не придется дожидаться» (в ответ на мольбу Горацио отказаться от роковой дуэли с Лаэртом). Он еще мог загонять эмоции внутрь, но встреча с призраком сработала как катализатор. А дальше просто вырвалось все, что было заперто наглухо. Футболка, джинсы и отсутствие обуви – вместо смокинга. Безудержная моторика и избыточные эмоции вместо застывшей сдержанности. Шутовство на грани фиглярства вместо дипломатического поведения наследника короны.

Он в общем и целом не мститель. Никакой мести он на самом деле не хочет (нет, себя-то убеждает, что хочет, призрак папы сказал же, что надо). Он – сбой в программе. Он просто существует так, как может существовать на данный момент. Устраивает демонстрации типа «Мышеловки». Постоянно напоминает о содеянном. Раскачивает лодку. И такой он предельно неудобен взрослым. Потому что у взрослых свои дела, политика, и вообще надо, чтобы были система и порядок. Один сбрендивший файл представляет опасность – потому что и так-то его не сильно тут любили, а сейчас вообще не понятно, чего от него ждать. Тем более, что он ничего не предпринимает и никак стратегию своих будущих действий не обозначает: просто существует здесь и сейчас в дурацкой футболке и троллит всех до кого может дотянуться. Но иногда он выдирает камеру наблюдения из стены с корнем и черты лица у него слегка заостряются. И тогда становится страшно.

Взрослых в этой истории губит то, что они очень поздно начинают придавать хоть какое-то значение происходящему. Но они были заняты: то одно, то другое, Фортинбрас, опять же. Вызвали Розенкранца и Гильденстерна, дали указания. Те не справились. А потом погиб Полоний и все, как говорится, заверте. Гамлет связан, накачан успокоительными и отправлен с глаз долой. Но что-то уже пошло не так. Беду выгнали в дверь, она вошла в окно: сходит с ума Офелия, еще один ребенок с тонкой душевной организаций, слишком зажатый рамками. Она бы много чего хотела им предъявить, поэтому ее сумасшествие – злое, демонстративное. Та, кому читали лекции о нравственности, сойдя с ума, первым делом срывает с себя платье. А дальше все катится под гору: королева выглядит уже не как королева, а как замотанная мать семейства; взрослые и лояльные им дети шепчутся по углам, строя планы и выверяя ловушки. Гамлет возвращается в Англию уже в более или менее адекватном состоянии (вот что значит покинуть хоть ненадолго «чудесную» атмосферу родного дома), но от него тут уже вообще ничего не зависит. В последней сцене, когда «все умерли», его роль пассивна: он даже не убивает Клавдия (тот, конечно, выпивает яд, но до этого он хватался за отравленную шпагу, так что яд – это скорее жест, чем необходимость).

Все заканчивается на знаменитом «Дальше – тишина», произнесенном жалобно, с каким-то даже недоумением, и в этот момент умирающий Гамлет живее, чем был в самом начале. Фортинбрас не приходит. Грегори Доран убрал политику, оставив только человеческое – историю о том, как система, устроившая борьбу с собственными детьми, сломала сама себя.

P.S.

Здесь исключительно хорош Дэвид Теннант - то, как он произносит шекспировский текст – как живой разговор, как музыку – как играет интонациями и тональностью собственного голоса. Как в его работе рассчитано каждое движение глаз. Он играет очень телесного Гамлета, и нам это непривычно: наши несут себя или с отстраненным холодным достоинством мыслителя (Смоктуновский) или с маскулинной харизмой деятеля (Высоцкий). И то и другое – статично. И тот и другой не могли себе позволить быть смешными. У Гамлета Дэвида Теннанта подвижная пластика ящерицы и руки эльфа. Он – шут, трикстер, он актерствует, меняет личины, преображается, течет, где-то расчетливо, где-то – на волнах собственного безумия. И у него здесь какие-то особенно нечеловеческие глаза; жуткие и мертвые в первых монологах и глубокие и мудрые или необыкновенно живые, даже смеющиеся, в последних сценах. И поэтому та самая тишина наступает действительно внезапно. И безумно жаль: ведь, кажется, он действительно только только начал жить.