Мосты и бездны: интервью с переводчиком Григорием Кружковым

Перепечатываем из "Российской газеты" интервью с переводчиком Григорием Кружковым, который стал в этом году лауреатом премии Александра Солженицына "За энергию поэтического слова, способного постичь вселенную Шекспира и сделать мир англоязычной лирики достоянием русской стихотворной стихии; за филологическое мышление, прозревающее духовные смыслы межъязыковых и межкультурных связей".

Григорий Кружков - поэт, эссеист, переводчик поэзии, теоретик перевода. Окончил физический факультет Томского университета и аспирантуру по физике высоких энергий (Протвино). В 1971 году опубликованы его переводы из Теофиля Готье и Эдгара По. В 1992-1994 гг. был редактором отдела поэзии журнала "Огонек". В 2000 году защитил диссертацию в Колумбийском университете (Нью-Йорк). С 2001 года преподает в РГГУ. Кружков издал в своих переводах сборники стихотворений Томаса Уайетта, Джона Донна, Джона Китса, Уильяма Йейтса, Джеймса Джойса, Роберта Фроста, Уоллеса Стивенса, Спайка Миллигана, Шеймаса Хини. В 2013 году опубликованы пьесы Шекспира "Король Лир" и "Буря" в его новых переводах. Купить "Лира" можно тут: https://www.livelib.ru/book/1000847905



Источник: http://www.rg.ru/2016/02/29/grigorij-kruzhkov-v-perevod-nado-dobavit-sobstvennuiu-krov.html

Текст: Павел Басинский

В этом году весь мир отмечает 400-летие памяти Уильяма Шекспира. Вы сделали новые переводы "Короля Лира" и "Бури", хотя уже существуют переводы "Короля Лира" Щепкиной-Куперник, Пастернака и других. "Бурю", кроме Щепкиной-Куперник, переводил замечательный поэт Михаил Кузмин. В чем, на ваш взгляд, смысл новых переводов? И второй вопрос, который нельзя не задать. Какова ваша позиция в старом и бесконечном вопросе об авторстве пьес Шекспира? Шекспир - это Шекспир?

Григорий Кружков: Смысл новых переводов я уже пытался с разных сторон объяснить в своих статьях, сопровождающих "Короля Лира" и "Бурю". Это ни в коем случае не соперничество. Пастернаковский "Король Лир" для меня непререкаемая высота; но этому переводу уже семьдесят лет. Это отнюдь не значит, что перевод устарел - наоборот, великие переводы не устаревают; это значит только, что возможность сделать еще одну попытку созрела. Помните, как Шекспир в своем завещании оставил жене "вторую по качеству кровать"? Вот так я ставил своей целью сделать "второй по качеству" перевод "Короля Лира", не более того. А сам труд для меня оправдан, прежде всего, моей особой, пристрастной любовью к этой пьесе... Подробней я объясняю в своих статьях; но если сказать одним словом, и "Король Лир", и "Буря" - пьесы прощания, в них есть много общего. И там, и здесь в центре - могущественный старец, король или волшебник, который добровольно отказывается от своей власти (король Лир отдает корону, Просперо швыряет в море свои книги и жезл волшебника), чтобы принять назначенную ему судьбу смертного. Известно, что Лев Толстой ожесточенно критиковал "Короля Лира", отвергал его как бессмыслицу, а сам в конце жизни чуть ли не буквально повторил судьбу Лира. Поставим здесь многоточие; мои статьи нетрудно найти в сети, они были опубликованы в журнале "Новая юность", а потом в книге.

Что касается вопроса об авторстве, то я тут неколебимый стратфордианец. Я согласен с Борисом Пастернаком: совершенно непонятно, зачем "простоту и правдоподобие Шекспировской биографии заменять путаницей выдуманных тайн, подтасовок и мнимых раскрытий". Моя критика гилиловщины и тому подобных "теорий" - в статьях "Шекспир без покрывала" и "Проделки вундеркиндов".




Поговорим о проблемах поэтического перевода. Я понимаю: это тема бездонная. Что важнее: максимально точная передача оригинала или самовыражение. Однажды я был поражен, когда прочитал перевод стихотворения Киплинга "Томлинсон" А.И. Оношкович-Яцыны, русской переводчицы 20-30-х годов ХХ века. Я знал оригинал. У Киплинга это скорее сатира на англичанина, который ни грехов серьезных не совершил, ни добра не сделал, и вот после смерти его ни в Ад, ни в Рай не пускают. У Оношкович-Яцыны это мощное, трагическое стихотворение о неприкаянной душе. И я бы сказал, что ее вариант... сильнее стихотворения Киплинга.

Григорий Кружков: Разговор про перевод бесконечен. Тема, точно, бездонная. Все-таки попробую ответить по пунктам. Что важнее? И то, и другое, эти вещи не мешают, но помогают друг другу. Сначала переводчик старается как можно точнее уяснить себе замысел поэта и средства, которые он используют, а затем повторяет - уже от себя - творческие усилия автора. Это похоже на искусство актера - или импровизатора. Помните из "Египетских ночей" Пушкина? Чарский, выслушав импровизацию итальянца, восклицает, пораженный: "Как! Чужая мысль чуть коснулась вашего слуха и уже стала вашею собственностию, как будто вы с нею носились, лелеяли, развивали ее беспрестанно... Удивительно, удивительно!.."

"Всякий талант необъясним, - отвечает тот. - ...Никто, кроме самого импровизатора, не может понять эту быстроту впечатлений, эту тесную связь между собственным вдохновением и чуждой внешнею волею..."

Так чужое делается своим. Так, самовыражаясь, переводчик (если он сам поэт) доносит самое существенное в произведении переводимого автора. Обязательно надо добавить собственную кровь, иначе стихи получатся анемичными, вялыми, безжизненными. В этом худшее предательство автора, потому что первое, что переводчик обязан передать, это поэтическая сила оригинального произведения. Без своей крови ничего не получится. Что же касается случая с Киплингом и Оношкович-Яцыной, то у меня была об этом статейка (в книге "Ностальгия обелисков"). У переводов Ады Оношкович-Яцыны оказался добрый и тщательный редактор - великий русский переводчик Михаил Лозинский. Между ними был роман, который запечатлелся в переводах и в дневнике Ады. Вот одна фраза из этого дневника: "Я успела поспать, пока он поправлял моего Киплинга..." Все понятно? Мастер такого класса, "поправляющий" работы своей ученицы, делает фактически главную часть работы. И не только в "Томлинсоне". А помните ее перевод стихотворения "Boots" - "И только пыль, пыль, пыль, пыль - от шагающих сапог". У кого хватило смелости заменить солдатские бутсы оригинала, повторяющиеся бесконечно в рефрене, на лезущую в горло "пыль" русской версии? У меня почти нет сомнений. "По когтям узнают льва".

Из ваших слов я понимаю, что существует некая алхимия перевода, не доступная непосвященным. Но при этом с переводами бывают удивительные метаморфозы, как со стихотворением Киплинга "За цыганской звездой" ("Мохнатый шмель на душистый хмель...") в вашем переводе. Положенное на музыку Андреем Петровым и исполненное Никитой Михалковым в фильме "Жестокий романс" Эльдара Рязанова это стихотворение вдруг стало народным шлягером, и кто сейчас помнит, что это Киплинг и Кружков? А Кружкова в этом романсе не меньше, чем Киплинга - я ведь читал другие переводы. Вас это не задевает?

Григорий Кружков: Я ведь не знал, что Рязанов и Андрей Петров сделали из моего перевода романс; я неожиданно услышал в кино свой текст, и для меня это был шок. Помню, мне показалось, будто корове подарили седло. Ничего, прошло время, я привык к мелодии и к исполнению. Некоторые даже верят, что это цыганская народная песня, хотя литературность там, мне кажется, лезет из всех щелей. Фраза "за цыганской звездой" оказалась удачным рефреном, хотя в оригинале было: "иди за патераном", и словарь объясняет это загадочное слово как знак, оставляемый цыганами для своих сородичей: это может быть по-особенному сломанная ветка и тому подобное... Я решил не мучаться с патераном и оказался прав.

Что вы как оригинальный поэт, думаете о состоянии современной поэзии. Кто-то считает, что у нас сейчас поэтический расцвет, подобный Серебряному веку. А мне, увы, кажется, что поэзия стала "клубной", и поэты читают друг друга.

Григорий Кружков: Мы слишком близки к предмету, чтобы его разглядеть. Точнее сказать, мы находимся внутри предмета. Пройдет время, время отодвинется, а пока о таких вещах говорить можно только с величайшей осторожностью и с максимумом оговорок. Сравнить наше время с Серебряным веком? Начнем с того, что настоящий расцвет русской поэзии был не в Серебряном веке, а сразу после его окончания, в послереволюционную эпоху. Именно тогда вышли книги Гумилева ("Костер" и "Огненный столп"), Ходасевича ("Путем зерна" и "Тяжелая лира"), Пастернака ("Сестра моя - жизнь" и "Темы и вариации"), Мандельштама ("Tristia"), Ахматовой ("Подорожник" и "Anno Domini") и так далее. Сейчас есть немало поэтов, пишущих хорошие, порой удивительно хорошие стихи, но книг-событий - событий на годы, а не на несколько месяцев до очередного розыгрыша поэтических премий, - боюсь, нет или почти нет. Поэзия стала "клубной"? Действительно, на поэтических вечерах публику составляют почти сплошь поэты, но и тогда, сто лет назад, тиражи поэтических книг (то, о чем мы можем объективно судить) были примерно такими же, как сейчас, а значит, качественно мало что изменилось.

Комментарии

Популярные сообщения