Дэвид Теннант в "Ричарде II", первые впечатления

Всегда приятно наблюдать, как люди только открывают для себя работы Дэвида Теннанта и выражают по этому поводу... разные эмоции. Да что там, безудержный восторг ))) Автор записи, перепост которой мы делаем, просила отметить, что это первые впечатления (зато какие!) Ничего, мы либо этот пост обновим, либо новый сделаем. Итак, рецензия на спектакль "Ричард II" Королевской шекспировской труппы 2013-2014 года. О спектакле тут можно почитать http://shakesworlds.blogspot.ru/p/richard-ii.html. 

Поэт и философ на троне

Автор: christa-eselin

Оригинальный пост: http://christa-eselin.livejournal.com/199843.html

Простите. Это никакая не рецензия, а просто бессвязные выкрики по свежим следам. Всех, кто не согласен с выводами автора, предупреждаю, что автор сам с ними не согласен. Будьте снисходительны к автору, автор не в себе. Автор только что посмотрел дорановскую постановку «Ричарда Второго».

Ну, что казать? Начнём с того, что это моя любимая пьеса у Шекспира.

Правда, до вчерашнего дня я об этом не знала. Но, как сказал сторож на пристани, услышав, что к пристани подходит "Титаник" - лучше поздно, чем никогда.

К финалу прочтения я обнаружила себя в слезах и в недоумении по поводу их пролития. Ёлки, вот что мне до этой Гекубы? Отродясь же не плакала над Шекспиром и всегда честно думала, что он не для этого. И, если уж на то пошло, к примеру, Ричард Третий в качестве наказанного по заслугам злодея на троне куда привлекательнее, тут тебе и смысл, и воля, и ум, и характер... И вообще - где, где, привычный сюжет о «перевоспитания тирана в изгнании», который везде примерю одинаков, что в «Короле Лире», что в каком-нибудь «Последнем императоре»? Где скитания, боль, познание на своей шкуре страданий подданных, раскаяние, смирение, предсмертное очищение и прочие обязательные ингредиенты? Нету же тут ни хрена! Герой, как был, так и остался безжалостным, зацикленным на себе засранцем чудищем, ни на йоту не изменив ни одному из своих драгоценных пороков. Почему я же, чёрт возьми, разливаюсь горькими слезами над его историей, нимало ему при этом не сочувствуя?

Пришлось смотреть спектакль, чтобы разобраться.

Чёрт. Там же ответ, как на блюдечке, как на ладони. 

Поэт и философ на троне.

Мечта всех просвещённых умов всех времён и народов.

Куда страшнее, чем обезьяна с гранатой или пресловутая венецианская бутыль с нитроглицерином. 

НЕЛЬЗЯ его там оставлять, НИКАК. Он разорит страну подчистую, а потом, не моргнув глазом, сдаст её в аренду (в аренду, Карл!), ограбит в очередной раз подданных, играючи восстановит против себя сильнейшие дворянские роды, а сам отправится в заведомо проигрышный военный поход, потому что там, в мечтах, он его уже выиграл.

Ему НЕЛЬЗЯ править страной, потому что он давным-давно не видит её в упор. С рождения ли, с тех ли самых десяти лет, когда его посадили на трон, или, допустим, с четырнадцати, когда подавлял восстание Уота Тайлера – отличный, кстати, опыт для мальчика, вот здесь бы его и набраться, этого самого опыта.... Но вместо этого он отпускает ангельские кудри, красит ногти в золотой цвет и затворяется в бесконечно прекрасном внутреннем мире. И к границам этого мира он кладёт ВСЁ, и ради его благополучия и процветания грабит родичей, отправляет в ссылку приближённых, переступает через трупы, обвиняет, проклинает, обманывает и – что самое главное – делает всё это так глупо, так беспечно и нерасчётливо, что в конце концов возмущает против себя самых терпеливых. В самом деле, если уж тиран, то пусть будет тиран - а не это вот... не знаю, что.

Господи, КАК это играет Теннант.

Я в очередной раз от него этого не ожидала, клянусь. Особенно после разочарования от его Гамлета и Бенедикта. Но тут... мамадорогая.

Большинство зрителей видят его героя царственным. Я – не вижу. Я вижу, что он бесконечно нелеп в этих потугах быть величественным, с этим задранным подбородком, с этой невыносимо-королевской осанкой и театральными жестами. Но при этом он – в смысле, не актёр, а его герой – ни разу НЕ ИГРАЕТ. Он – поэт, он искренне видит себя таким. И окружающие до поры до времени тоже его таким видят – именно потому, что в этой своей игре он невыносимо, чертовски убедителен, а не только в силу всё ещё священных феодальных предрассудков.

Что бы с ним ни происходило, он не понимает, что происходит. На самом деле он стократ глубже и мудрее всех, кто его окружает, но беда его в том, что он смотрит не туда, куда смотрят они. Он смотрит в корень в то время, когда надо смотреть на поверхность. Он запросто может сесть посреди чистого поля, обнять собственные колени и начать рассуждать о бренности всего сущего. И соратники его сядут вокруг него и будут слушать – не из подхалимства и даже не из вассальной верности, просто он говорит так, что не заслушаться невозможно. Всё, что творится с ним и вокруг него, он немедленно превращает в сюжет. А потом упивается дальнейшим его развитием, пьянеет от метафор и обобщений, не слыша звона мечей над собственной головой. Это не позёрство, не любовь к риторике и отнюдь не интеллигентское пустословье. Он так живёт, он описывает то, что видит. И он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО видит, видит собственными глазами, как Господь посылает ему с небес на помощь ангельское войско, и искренне недоумевает, где оно могло так замешкаться по пути.

И эта истеричность, эта ипохондрия пополам со средневековой дикостью, эти мгновенные переходы от отчаяния – к надежде, от цинизма – к беззащитности, от площадной ругани – к женственной нежности... Сцена его отречения от престола – боже, какая непристойная комедия! Какая высокая трагедия, напрочь выворачивающая душу! Как он это сыграл ОДНОВРЕМЕННО, я просто ума не приложу. Вот эта чудовищная, неприличная истерика, исполненная такой простодушной и высокой поэзии, что враги, низложившие его, стоят и слушают со смесью брезгливости, завороженности и стыда. За кого им стыдно? За него, столь театрально и непритворно выворачивающего себя перед ними наизнанку? За себя, предающих на смерть это убоище, этого шута на троне, безумца и разорителя, своего короля - короля по праву, данному ему Богом, прекрасного, как солнце, чистого, как ангел, которому они вот только что, минуту назад клялись в верности и целовали крест…. 

О, ёлки, как он это сыграл.

Ведь вся штука в том, что эгоистичное чудище никуда не делось – вот оно, во всей красе, катается по сцене и заливается слезами от жалости к себе – ТОЛЬКО к себе, не думая решительно ни о чём и ни о ком ином. Но здесь же, рядом с ним, стоит тот самый ангельский король, которым он сам себя мнит, и он-то как раз прекрасен и полон достоинства. И это видят ВСЕ – не только он. Поразительная сцена.

И сцена в тюрьме, где он слагает поэтический трактат из собственных страданий. Упиваясь не страданиями - о, нет! - словами и образами. Поэт и философ, которого наконец посадили на цепь. Спусти его с этой цепи, и он опять пойдёт делать глупости, предавать, пировать, разорять страну, восстанавливать против себя сильных и ласкать слабых, которые потом ему же воткнут в спину нож. Он ни черта не понял и ни на йоту не изменился. Он такой же, как был – злой, беззащитный, мстительный, занятый собой и только собой, нежный, яростный, женственный, мужественный, бессовестный, ЖИВОЙ. Он не прощает врагов, он по-прежнему истово их ненавидит, а враги – это все, кто не пляшет под его дудку. И ты, глядя на это сквозь слёзы – уж простите, дамы и господа, но именно сквозь них – понимаешь, что плачешь ты не от умиления, что герой, весь такой хрупкий и большеглазый, мучается в цепях, в грязной рубахе и со стёртыми в кровь запястьями. Ты плачешь от облегчения, радуясь тому, что он не изменяет себе, что он остался таким же, как был, сукиным сыном, и не боится им быть, и не боится нам это показывать. Господи, какое счастье, что он не исправился! Какое счастье, что тотчас после потрясающего монолога на тему «заключите меня в ореховую скорлупу, и мне будет принадлежать весь мир» и после пронзительной сцены с конюхом он тут же набрасывается с кулаками на тюремщика, а потом отчаянно, роскошно сражается с кинувшимися на него солдатами. Он НАСТОЯЩИЙ, люди, вот в чём вся штука! Не такой, каким бы его хотели видеть его приближённые и его литературные критики. Не герой назидательной притчи о том, как жил-был плохой мальчик, убивал топором старушек, а потом его отправили на каторгу, и он исправился, и теперь переводит старушек через дорогу. Он существует не в назидание нам – он просто существует. И. будучи таким, умудряется так заворожить зрителя, что тот всю дорогу, как дурак, сострадает ему изо всех сил и не думает о том, каково бы ему было, окажись он, в недобрый час, его поданным или приближённым.

А самое поразительное, что тот сказочный король в золотом венце и незапятнанных белых одеждах тоже существует, и он тоже настоящий. Потому что, повторюсь, этот дикий сферический ипохондрик так свято верит, что он – этот король и есть, что он действительно есть, и мы его видим, и готовы преклонить колени, и клясться в верности, и целовать крест, и проклинать его врагов, которые стоят вокруг сумрачной заскорузлой толпой и знают, что в этой истории они непоправимо правы, и правота их ляжет тяжким проклятьем и на них самих, и на их потомков.

***

Сразу предупреждаю: это только начало. Я же ещё ничего не сказала из того. что хотела сказать!

И про игру актёров не сказала. И про постановку. И... о, нет, держите меня, найдите где-нибудь кляп и наручники!

Главное, вы же это уже и без меня видели и знаете. Так что. как только меня в очередной раз понесёт, вы это проматывайте, ладно? Потому что меня колбасит уже сутки, и я чувствую, что добром это не кончится. По крайней мере, в ближайшее время.