"Ричард II". Впечатления

Автор: katja_konfetka

Отсюда,  отсюда, отсюда, отсюда, отсюда, отсюда, отсюда

Диск приехал.  

Вчера, наконец, увидела запись спектакля. Пока ещё трудно подобрать слова. Пытаюсь осмыслить то, что почувствовала; получается плохо. Кажется, что за эти два с половиной часа вся мощь британского театра как явления обрушилась на меня. Это было великолепно, потрясающе, волшебно. Особенно поражает ангельское пение, сопровождающее спектакль. Актёрская игра выше всяких похвал - но настоящим украшением, жемчужиной этой постановки является Дэвид Теннант. Когда Ричарда нет на сцене, по нему начинаешь скучать. И это при том, что действие нигде не "проседает", каждую секунду держит зрителя в напряжении. Я не представляю, как люди это смотрели вживую или даже в кинотеатрах. Лично я несколько раз чувствовала необходимость остановить запись, чтобы отдышаться. За запись живого спектакля всем причастным к организации этого мероприятия надо при жизни ставить памятник. Невероятная энергетика ощутимо проходит через экран прямо в сердце. Особенно остро это чувствуешь в самом конце, на поклонах - когда абсолютно счастливое лицо Дэвида возвращает тебя оттуда, из 14-го века, и ты понимаешь, что только что стал свидетелем чуда.


Смотрела даже без английских субтитров; мой уровень знания языка не позволяет понимать каждое слово, но спасает знание текста пьесы и предварительная тренировка на кошках в виде просмотра постановки с Дереком Джекоби ("Пустую корону" смотрела в озвучке). Зато я не отвлекалась на чтение субтитров, а это сильно влияет на впечатление. А вот с комментариями режиссёра этот номер не пройдёт; что делать, пока не знаю. Прочитала, кто составлял текст в сопровождающем диск буклете, обалдела от того, насколько серьёзно люди подошли к делу.

Красивейший из королей

 

  Я даже не думала, что написать отзыв будет так трудно. Спотыкаюсь о слова, не желая доверять бумаге свои эмоции. А кроме того, не выходит описание постановки как единого целого - как я хотела, разобрать каждую сцену в деталях и сложить воедино. Не выходит не потому, что целостная картина не складывается; просто эта картина так объемна, так богата деталями, что мне не хватает слов на всё это. Снова ставлю диск - может, пересмотрев, я смогу, наконец, начать внятно изъясняться? А в итоге ловлю себя на том, что просто сижу и любуюсь Ричардом. И не могу оторваться. Иногда хочется взвыть оттого, что камера фокусируется на ком-то другом. Несмотря на то, что все сыграли замечательно. Но Ричард...

Ни секунды не сомневалась в том, что передо мной настоящий Король. Кажется, в нём каждая клеточка пронизана этим ощущением: чувством собственного достоинства и верой в собственную богоизбранность и, следовательно, извечную правоту. Его высокомерие в начале ощутимо, но - странное дело - совершенно не раздражает, не придавливает к полу. В нём так естественны царственные, повелительные интонации и жесты, что я проникаюсь этой его верой в то, что так и надо, что он особенный, избранный.

Ричард очень красив. Конечно, можно сказать, что над образом долго работали. Какие у него костюмы (и с какой скоростью они его переодевали - там же ещё и волосы мешают, рискуя спутаться)! Какая причёска! Только дело в том, что всю эту красоту трудно создать, но не менее трудно - справиться с нею. Это явно не тот случай, когда "пень наряди - он красивый будет". По-настоящему роскошным он выглядит именно благодаря тому, как он несёт на себе эту гордую, отчасти женственную красоту. В нём столько изящества и грации, и такая лёгкость движений, что он не может не притягивать взгляд к себе, как магнитом. Потом вся мишура постепенно слетит, и начнёт проступать подлинная, душевная красота Ричарда. Но что-то королевское, действительно отличающее его от остальных будет заметно в нём до самого конца.

В игре Теннанта чувствуется не только талант, но ещё и очень, очень хорошая школа. Буквально во всём - в пластике, дикции, в умении "держать" зал, в том, как он вытягивает мощные драматические моменты, как не теряется на фоне старших актёров, как он в целом существует в этом гипертрофированно-эмоциональном пространстве театра. Для зрителя, пришедшего посмотреть на "звезду", это действительно может стать настоящим открытием. В кино он другой, и трудно заподозрить, что игра в театре для него настолько естественна - не говоря уже о том, насколько естественными кажутся в его устах шекспировские строчки. Это поражает сильнее, чем "Гамлет" - во-первых, там мы имеем телеспектакль, а во-вторых, перенос действия в наше время. И только окунувшись с головой в эту постановку, по-настоящему понимаешь, насколько он сильный и непростой актёр, и начинаешь иначе смотреть на другие его работы.

Сознание выдёргивает отдельные моменты спектакля, фокусируясь на них. Вот Ричард советуется с фаворитами о приговоре Болингброку и Норфолку - это мелочь, скажете вы. Но это мелочь, прописанная в тексте пьесы - в других постановках её пропускают, в результате чего "смазывается" эффект решения, принятого в последний момент, а король выглядит садистом, который всё заранее знал и просто играл у людей на нервах. Здесь ничего подобного нет.

Вот королева в ужасе вскочила со своего места, услышав приговор. Вообще, в этой постановке её присутствие более ощутимо, чем в других версиях. Ещё не видев всего спектакля, обратила внимание на одну из фотографий - Ричард стоит позади неё, приобняв за плечи. Это сцена прощания (а скорее, последнего скандала) с Джоном Гонтом, и ещё одна "говорящая" деталь. Сразу задумываюсь и о будущем прощании супругов, и о пафосной речи Болингброка про "осквернённое ложе"...

Вот Норфолк впивается взглядом в короля, надеясь найти то ли объяснение своим горестям, то ли подтверждение виновности Ричарда в убийстве Глостера. Его Величество реагирует на это с холодным спокойствием, не моргая и не отводя глаз. Норфолк усмехается - не то обрадованно, не то обречённо. Они друг другу сейчас сказали больше, чем могли бы выразить словами; Болингброку, настойчиво требующему "примирения" (очевидно, в надежде окончательно нейтрализовать соперника) эта пауза кажется непонятной... Эта сволочь не оценила и, кажется, даже не заметила оказанной ему милости - сокращения ссылки на четыре года. Конечно, у него горе, да и папочка расстроился, ага. Только Ричард после этого на его фоне выглядит сущим ангелом. Потому что, при всей нелюбви к родне, он не наслаждается их мучениями. Пожалел дядю и кузена, уменьшив срок. Кузен "отблагодарит" его препровождением в Тауэр - не говоря уже о том, до чего Ричарда довели в сцене отречения. Но об этом, пожалуй, потом.

Давайте сядем наземь и припомним предания о смерти королей (с).

Что мне особенно понравилось, так это сцена на берегу. Любимое место в пьесе. Объясню, почему. Она очень сложная, на самом деле; в течение сцены настроение Ричарда несколько раз меняется, причём полярно: от болезненного возбуждения в надежде на небесную помощь законному монарху до провала в полное, глухое отчаянье и обратно - пока, наконец, ужас от заглянувшей в лицо смерти не заставляет его сесть на землю и завести разговор о смерти королей. Это самый трудный, кризисный момент, который Ричарду приходится пережить. Именно сейчас он понимает, что лишился всего, именно сейчас он по-настоящему отрекается от "пустой короны", впервые в жизни осознавая всю ненадёжность своего статуса. Труднее ему будет только в сцене отречения - но там это напряжение имеет другой характер. Там ему придётся держать лицо, не давая противнику окончательно сломать себя. А здесь ему приходится бороться не с внешними врагами, а с самим собой. Оправиться от шока, собраться с духом. Понять, что на самом деле его ждёт. Распустить остатки войска и в одиночку отправиться на свой последний бой - уже зная, что он проиграет. Именно сейчас с него начинают облетать мишурные блёстки. Король заглянул в Вечность; начинается осознание главного.

Накройте ваши головы: почтенье
К бессильной этой плоти — лишь насмешка.
Забудьте долг, обычай, этикет:
Они вводили в заблужденье вас.
Ведь, как и вы, я насыщаюсь хлебом,
Желаю, стражду и друзей ищу,
Я подчинен своим страстям, — зачем же
Вы все меня зовете «государь»?

Повторю ещё раз: это очень сложная сцена. Когда смотрела "Пустую корону", она казалась ужасно неестественной - но я не могла понять, по какой причине. Дошло только тогда, когда увидела, как её сыграл Теннант. Но сначала цитата.

Уишоу величественно припадал к английской земле, возвращаясь из ирландского похода, умиляясь сам себе до слез - этот радостно и суматошно по тому берегу бегает (года три, не больше), всхлипывая от восторга и почесывая-поглаживая песочек, как свежеподаренного щенка. А когда до него начинают добираться последствия его же собственных безапелляционных действий, начинается конкретная истерика, полная трусость и позор, с рыданиями, перекошенным лицом и плюханием на пятую точку - это Дэвид, он ничего наполовину не делает и самопощада ему незнакома.

С утверждением про трусость и позор я не согласна категорически, а над фразой про щенка долго смеялась. Но читая это, я понимаю, в чём основная разница. Ричард-Уишоу в начале этой сцены именно что продолжает концерт с самолюбованием, идущий с начала фильма, и да - "величественно припадает" к земле. А потом как раз и начинается "конкретная истерика", перемежающаяся моментами полного безразличия и апатии. Выглядит это более чем странно, а сам Ричард производит впечатление вздорного и не вполне адекватного подростка тридцати лет от роду. У меня эта сцена не вызывает, если честно, никакого сочувствия.

Когда Ричард-Теннант выбегает на берег, я понимаю одно: у него уже сейчас нервы на пределе. Пока что это возбуждение со знаком плюс - он радуется возвращению на родную землю. А потом падает на берег и начинает разговаривать с землёй - он ведь уверен в своём богоизбранности, в том, что даже природа должна быть на его стороне. В этом приступе духовного экстаза (с оттенком язычества) он забывает, что на него смотрят. Ненадолго - но за это время успевает шокировать своим поведением епископа Карлейльского. Опомнившись, просит над ним не смеяться, объясняет свои действия. Потом ему сообщают плохие новости - и настроение меняется, резко, полярно. Но градус напряжения остаётся прежним.

Помните, в недавно приведенном мною отрывке из книги "Жизнь и время Чосера" Джона Гарднера речь шла о том, что король был неврастеником? Заглянем теперь в Википедию. Один из симптомов заболевания - повышенная психическая возбудимость. То есть, для Ричарда была характерной вот такая обострённая реакция при чрезмерном эмоциональном напряжении - неважно, со знаком плюс или минус. А слово "неврастеник" сорвалось у меня с языка само собой ещё при просмотре, до прочтения этого отрывка. Вот это как раз то, в чём заключается принципиальное отличие: у Ричарда-Теннанта это не вздорность, не невоспитанность - это именно особенность психики. По крайней мере, я так это вижу.

А потом он услышит о казни фаворитов - и станет очень испуганным, хрупким и беззащитным. Сядет на землю, сжавшись в комок - его совершенно явно трясёт. Корону он отшвыривает, как что-то мерзкое; какая уж тут вера в богоизбранность, когда он в одночасье лишился всего... Почему мне кажется, что сейчас он увидел свою будущую смерть? Но кризис понемногу проходит, отчаянье уступает место смирению. Его подхватывают за руки с двух сторон, ставят на ноги. Епископ снова надевает на него корону. Нет, король в Ричарде ещё не умер окончательно - но с этого момента он отступает на второй план. И Ричарду предстоит найти опору в собственной человечности, чтобы не сломаться.

Поцелуй с предателем

 

Замок Флинт. Сцена погружается во тьму, и откуда-то сверху опускается помост, на котором стоит Его Величество вместе с Омерлем. (Краткое отступление. Кто мне скажет, как они туда взобрались? Мало того, что высоко, узко, так оно ж ещё и движется! И заграждение не сплошное. Лично я бы визжала на весь театр, если меня туда поставить – а кое-кто с этой конструкции ещё и ноги свесил, усевшись на край).

Ричард встречает противника во всём великолепии. Его голос, кажется, звучит откуда-то из-за облаков – но операторы милосердны к зрителям, и камера постепенно поднимается к лицу короля. Растерянного, испуганного существа из «Пустой короны», явно трясущегося перед лицом захватчиков, нет и близко. Перед нами не человек, но маска – величественная, хладнокровная… Один из тех моментов, когда отчётливо понимаешь, что в Ричарде есть довольно сильный внутренний стержень. И совсем не верится в то, что это конец…

А потом Нортемберленд уйдёт, и Ричард снимет расшитый золотом наряд, доспех - и схватится за сердце. Наедине с Омерлем он перестаёт сдерживаться, даёт волю страху, раздражению; снова заводит разговор о могилах. Почему-то мне кажется, он сам в этот момент не до конца верит в то, что говорит. Понимает всю сложность положения, но у него эти кельи и могилки не укладываются в голове, и всё внутри сопротивляется этой чудовищной, противоестественной ситуации. (И снова из него драма квин вылезла – он даже не пытается успокоиться, ещё больше себя накручивая). Он забывается, растворяется в своей печали. И вдруг…

«Омерль, ты плачешь?» Обернувшись, Ричард обнаруживает рядом испуганное, сжавшееся в комок существо. Он только что лелеял собственные страдания – но сейчас, забыв обо всём, садится рядом и изо всех сил старается успокоить расклеившегося кузена. Омерлю, кажется, это даже неприятно; он поворачивается к Ричарду - на лице написано отчаянье и немой упрёк. А потом нам показывают самого Ричарда.

Какое-то непостижимое для меня выражение лица. В нём столько всего намешано – боль, сострадание, растерянность, желание не-одиночества и бог весть что ещё… От короля сейчас не осталось и следа. А Ричард-человек всё своё внутреннее напряжение, всю глубину и силу своей натуры вкладывает вот в это простое движение навстречу, в секундный порыв – да гори оно всё огнём! – и крепко целует Омерля. Позже этот поцелуй обернётся для него ударом кинжала в спину. А пока Омерль тихо опускает голову ему на грудь, продолжая сотрясаться от рыданий – и Ричард прижимает его к себе, как то последнее, что у него ещё не отняли. Почему-то мне кажется, что сейчас перед его глазами возникли лица тех, кого он уже потерял или может потерять – фаворитов, королевы, кто там ещё с ним остался… «Я вас никому не отдам». Сейчас он гораздо сильнее, чем казалось минуту назад. И как никогда, чувствует близость смерти… Но вот уже кузен понемногу успокаивается; Ричард в шутку примеряет ему корону на голову – «Ну как, ты в порядке?» – и сам горько усмехается. Надел корону, расправил плечи – Болингброк уже близко; последний раз коснулся щеки Омерля – «Мы ещё повоюем» (о, с какой силой этот настрой потом выплеснется в сцене отречения!). Всё. Перед нами снова Король. А этот Ричард кажется видением; тень его мелькнёт лишь перед коленопреклоненным дядей Йорком…

Я не представляю, что должно быть у людей в голове и в сердце, чтобы такую историю вписать коротким отрывком между шекспировских строк. Аккорд, прозвучавший так глубоко, и так по-человечески. И гениальное режиссёрское решение с поцелуем Иуды наоборот. Браво! (Про Теннанта молчу, потому что на него никаких слов давно не хватает).

Продолжаем разговор.

 

 Сцена отречения. Люди добрые, скажите – почему так больно? Это же тот самый отрывок, который видела столько раз, пока ждала диск – просто теперь он не обрывается на середине. Смотрела, восхищалась актёрским мастерством; могла выключить, закрыть глаза – и всё равно слышать каждое слово… Но почему сейчас мне вдруг стало так больно? Там такой Ричард… О, сколько в нём достоинства, сколько горькой иронии! Вы заметили, какая повисла тишина, когда он вошёл? Секунду назад в этой титулованной своре все были готовы вцепиться в глотку друг другу; одну нитку выдернули, и размотался такой клубок ненависти, соперничества и зависти, что только держись. Но вошёл Ричард – и они замерли. Что-то их пока ещё сдерживает, что-то дёргается внутри на словах «Боже, храни короля!» Но никто не скажет: «Аминь». Эти знатные лорды уже успели забыть о том, что совсем недавно лишь одно слово этого человека могло решить их судьбу. Хотя о каких лордах я сейчас говорю? Это настоящая бандитская шайка.

Нортемберленд перестанет сдерживаться первым – находясь в стане победителей, почему бы не заорать на бывшего господина, распростёртого сейчас на полу. (Зрительница в первом ряду схватилась за сердце – ещё бы, ведь Ричард сейчас находится так близко от неё). Поиздеваться, заставить сорваться на крик – это у них получилось. А вот сломать они его не смогли. Чего ему это стоило, по-настоящему понимаешь дважды: когда врезается в грудь бумажка с «грехами» (это перебор, он явно этого не ожидал; Ричарду требуется усилие, чтобы взять себя в руки), и когда он падает с размаху на трон. Напряжение дошло до предела, руки дрожат; он просит о милости. Злорадная усмешка: «Отведите его в Тауэр!» Дёшево, надёжно и практично. Только мне сейчас хочется расцарапать Болингброку физиономию (браво, Найджел!).

Ладно, оставим это. Как бы там ни было, эта сцена – прежде всего, о Ричарде. Одетый в простую белую рубашку, босой, он сейчас король гораздо больше, чем когда-либо раньше. И всё-таки… на самом деле, он уже не совсем здесь. Что-то изменилось в глазах, почти неуловимо – но оно там есть. Он не святой, он смертный и грешный, хоть и швыряет в лицо мучителям слова о Христе, Иуде и Пилате. Но заглянув за какую-то невидимую грань, он начал меняться – глубоко, необратимо. Особенно это заметно в самом монологе отречения.

Здесь должны быть очередные слова благодарности Дорану и Теннанту. Потому что в этой постановке Ричард произносит данный монолог принципиально иначе, чем в двух других, известных мне. Дерек Джекоби и Бен Уишоу медленно «размазывают» слова, ударяясь в чрезмерную патетику. Теннант выдаёт его на одном дыхании, в результате чего получается резкий, точечный удар по эмоциям зрителей. И да, мне жаль Ричарда в этот момент – но сам Ричард отнюдь не жалок.

В голову закрадывается дурацкая мысль: я не хочу, чтоб он отдавал корону, она так ему идёт… Странно сожалеть об этом обруче с камнями, зная о том, что Ричарда ждёт впереди. Но я не могу от неё отделаться. Он её надел в последний раз; тонкая, изящная, она так красиво смотрится на его золотых волосах. Ещё один удивительно точный акцент: Болингброк в этой короне выглядит нелепо – сразу видно, что взял чужое. (Отдельная история – то, как он впервые садится на трон, словно боясь, что обожжётся)… Происходящее сейчас вызывает ощущение чудовищной несправедливости: так не должно быть, он же король! И да, у меня только после нескольких десятков просмотров данного фрагмента получилось оторвать взгляд от глаз Ричарда, глядящих куда-то в вечность. Смотреть в них невыносимо, но всё равно смотришь. (Ещё одна дурацкая ассоциация – удав Каа из «Маугли»: «Вы слышите меня, бандерлоги?»). И… нет, но как же он сейчас красив!

Всё, что находится за рамками этого монолога, можно долго обсуждать, на самом деле: резко дёрнутую на себя корону - в сторону от протянувшего руки Болингброка; «тебе не лорд я, оскорбитель!» - не слова, но почти звериный рык вместо ответа Нортемберленду; реакцию на слова Болингброка про «тень Вашего лица», вовремя сбивающую градус напряжения зала; да много чего ещё… Но на данный момент это всё, на что я способна, уж простите.

Ещё несколько слов. 

 

 С субтитрами смотрела первый раз - правда, читать их я всё время забываю. Не до того просто... От Ричарда невозможно глаз отвести. Там одна походка чего стоит! А я уже успела подзабыть, какой он в начале красивый... и холодный (и как он изменится потом, ага). Какой у него высокомерный тон; как он, поначалу убийственно спокойный, всё больше раздражается и - хрясь по крышке гроба! "Кто в доме хозяин?!" Эта абсолютная уверенность в своей правоте... Вот откуда ноги растут у его прелестных выходок с короной. Ну не надо ему без конца убеждать себя, что он здесь король, он и так это знает. А потому обруч с камнями воспринимается не как одна из королевских регалий, символ власти, а скорее, как красивый аксессуар.

В очередной раз подумала о том, что Доран развернул эту историю от политики в сторону человеческих отношений. Вот вам сцена с умирающим Джоном Гонтом. Какая там Англия, помилуйте - мы попали на семейный скандал! Сколько их было раньше, страшно представить. Последний шанс высказать друг другу накопившиеся претензии. Ричард слушает: долго, внимательно, опять-таки - убийственно-спокойно, с ироничной ухмылкой. А потом взорвётся... Пока ещё не чувствует опасности; отмахнётся от дядюшки, герцога Йоркского - и укатит в Ирландию. Вернуться к прежней жизни больше ему не суждено.

Я вот тут подумала...

Пересмотрев сцену с темницей Ричарда, полезла сверяться с текстом. Последний монолог - длинный, философский и как всегда, витиеватый - Доран очень сильно сократил. Поначалу мне это казалось странным: можно ведь было убрать меньше текста. Но сейчас я понимаю, какой в этом мог быть заложен смысл: меньше стало отвлечённой философии, сильнее акцент на душевное состояние Ричарда. Не выдержала я, в общем: копирую его сюда полностью (в переводе Донского - уж простите, но он мне пока привычнее). То, что осталось, выделено жирным; обычным шрифтом - пропущенные куски.

Живя в тюрьме, я часто размышляю, Как мне ее вселенной уподобить? Но во вселенной — множество существ, А здесь — лишь я, и больше никого. Как сравнивать? И все же попытаюсь. Представим, что мой мозг с моей душой В супружестве. От них родятся мысли, Дающие дальнейшее потомство. Вот племя, что живет в сем малом мире. На племя, что живет в том, внешнем, мире, Похоже удивительно оно: Ведь мысли тоже вечно недовольны. Так, мысли о божественном всегда Сплетаются с сомненьями, и часто Одна из них другой противоречит; Здесь, например, «Придите все», а там «Ко мне попасть не легче, чем пройти Верблюду сквозь игольное ушко». Иное у честолюбивых мыслей, Им надобно несбыточных чудес: Чтоб эти ногти слабые могли Прорыть проход сквозь каменную толщу, Разрушить грубый мир тюремных стен. Но так как это неосуществимо, В своей гордыне гибнут мысли те. А мысли о смиренье и покое Твердят о том, что в рабстве у Фортуны Не первый я и, верно, не последний. Так утешается в своем позоре Колодник жалкий — тем, что до него Сидели тысячи бродяг в колодках, И ощущает облегченье он, Переложив груз своего несчастья На плечи тех, кто прежде отстрадал. В одном лице я здесь играю многих, Но все они судьбою недовольны. То я — король, но, встретившись с изменой,

Я нищему завидую. И вот, Я — нищий. Но тяжелые лишенья Внушают мне, что королем быть лучше. И вновь на мне венец. И вспоминаю Я снова, что развенчан Болингброком И стал ничем. Но, кем бы я ни стал, И всякий, если только человек он, Ничем не будет никогда доволен И обретет покой, лишь став ничем. Что? Музыка? Ха-ха! Держите строй: Ведь музыка нестройная ужасна! Не так ли с музыкою душ людских? Я здесь улавливаю чутким ухом Фальшь инструментов, нарушенье строя, А нарушенье строя в государстве Расслышать вовремя я не сумел. Я долго время проводил без пользы, Зато и время провело меня. Часы растратив, стал я сам часами: Минуты — мысли; ход их мерят вздохи; Счет времени — на циферблате глаз, Где указующая стрелка — палец, Который наземь смахивает слезы; Бой, говорящий об истекшем часе, Стенанья, ударяющие в сердце, Как в колокол. Так вздохи и стенанья Ведут мой счет минутам и часам. Послушное триумфу Болингброка, Несется время; я же — неподвижен, Стою кукушкой на его часах. Не надо больше музыки. Устал я. Хоть, говорят, безумных ею лечат, Боюсь, я от нее сойду с ума. И все ж, да будет мне ее пославший Благословен. Ведь это — знак любви, А к Ричарду любовь — такая редкость, Такая ценность в этом мире злом.

Вообще, надо сказать, мощные эмоциональные перепады сцены на берегу и сцены отречения раньше немного затмевали в моих глазах спокойную рассудительность и отрешённость финального монолога. А выход артистов на поклоны перекрывал своей радостью всё, не давая мне разреветься над убиенным Ричардом. А вчера пересмотрела... Знаете, а ведь это больно. Так больно, как, пожалуй, никогда ещё не было от этого спектакля. Тут всё, конечно, имеет особое значение. Открывшаяся сцена, вызывающая устойчивую ассоциацию с могилой - а впрочем, это и есть могила (место, где "похоронен" ещё живой Ричард, место, где его жизнь оборвётся). Печальная, траурная музыка в начале данной сцены. Разодранная рубашка, цепи и следы на руках. Старинный и глубокий текст. Но сильнее всего на психику действует сам мистер Теннант, чтоб он был здоров. Лучше всего это чувствуется в сравнении с другими двумя постановками данной пьесы. Ричард-Джекоби и Ричард-Уишоу в финале словно впервые останавливаются, задумавшись: а что, собственно, с ними произошло? В течение всего времени действия с начала восстания они возмущаются, рыдают, жалеют себя, но словно ещё не до конца осознают, чего стряслось и чем это грозит. Оплакивают корону так, словно это единственное, что у них отобрали. Не знаю, быть может, я не права. Но Ричард-Теннант мне кажется более глубоким и взрослым человеком. Весь ужас происходящего на него обрушился ещё там, на берегу; а дальше начинается его путь к новому обректению себя. Отнюдь не безгрешный, он действует вполне сознательно, защищая остатки своего окружения. И тем самым проходит путь искупления. Ричард в темнице - это человек, ещё не смирившийся окончательно со своими потерями, быть может, не до конца раскаявшийся и не желающий умирать. Но уже точно - очистившийся. От высокомерия, от всего наносного (вспышка гнева - и та гаснет почти сразу). Не только через страдания, но и через их постепенное осмысление - всю дорогу, а не перед самой смертью, как некоторые. Одетый в рубище, но бесконечно прекрасный (какое у него лицо! какие глаза!). И главное, он не разваливается на куски как личность. В нём угадывается и прежнее достоинство, и некоторая ироничность... Это всё ещё Ричард, но уже другой. А потом его не станет...