"Гамлет" RSC. Лондон. 2009 год. Рецензия на живой спектакль

Отзыв ЖЖ юзера strengeress 

В полудреме, в полугрезе...  

Теперь я точно знаю, что сезон зимнепраздников длится до 14-го, где-то в районе, и оба Новых Года (ну, и оба Рождества, надо полагать) "действительны" и утверждению подлежат ;) . А стало быть, и должны быть утверждены к отмечанию ;-))).

Это я к тому, что против всякой вероятности, обломавшись 11-го декабря, с третьей попытки после того, на "Гамлета" с Теннантом (*хвастливо и вредно* и Стюартом, кстати), я все-таки попала. (И теперь навсегда останусь суеверной. Потому что, твердо выдержав намерение абсолютно не интересоваться до самого начала спектакля, кто будет на сцене [как известно, Дэвид пропустил ряд представлений из-за операции на позвоночнике - прим. редакции], была-таки вознаграждена *все разумные и нормальные люди, которым небезразлична моя судьба, в панике схватились за голову* ;-))). 

Хотя умом прекрасно понимаю, что первый намек прозвучал, еще когда - в отличие от "первой перемены" билетов - мне так и не пришло письмо с сообщением о том, что замена актера продолжается. И - теперь могу признаться, хотя сеньора Судьба (ц) мне этого никогда не простит, - подсознательно я начала надеяться уже тогда. Но честно пихала это подсознание ногами под лавку до последнего).

Очередь за билетами на "Гамлета"
с Дэвидом Теннантом в Лондоне, 2008 год

Справедливости ради, конечно, второй намек я тоже заметила. Уже подойдя к театру более, чем за час до начала спектакля (усердно выпрошенная третья замена даты посещения означала, что дали мне не билет, а квиток, который надо было обменять на пропуск в небеса заблаговременно,.. минут за 15 до первого звонка, само собой, что рванули мы с опережением) - и обнаружив перед дверью фойе небольшую, но печальную очередь из страждущих лишнего билетика. (После же совершения таинства в кассе мое сознание даже зарегистрировало - наконец - черный щиток у входа с надписью "House full", обозначающий *для ленивцев принцпиалов, не желающих учить албанский ;-)))* полный и окончательный аншлаг). Нет, народ здесь куда более театральный, чем любят разоряться в Средствах Мозгового Истощения обличители бездухофффности, но чтобы такой ажиотаж, что даже на самые хилые места все раскуплено, да еще на один из последних спектаклей - для этого особый случай нужен. И хоть я себя усердно унимала, напоминая, что Патрик Стюарт в роли Клавдия, - это тоже не жук начихал,.. но с подсознанием бороться становилось все труднее (*гордо* но мне удалось!)

Обложка диска с записью спектакля

А знаете, что самое смешное? Эта моя "ментальная" страховка продолжалась минут так на 10 (как минимум) дольше, чем нужно. Ибо со своего балконного места сзади и сбоку (нет, Судьба, вот тут я честно, без лести, не бухчу: это мелочи, по сравнению с, тем более, что в отличие от моего предыдущего restrictive view с Шоном Бином, на сей раз происходящее из моих глаз практически не исчезала) и при моем все более выдающемся зрении (про склероз, благодаря которому я не взяла бинокль, умолчим во имя нормативности общей лексики), я еще некоторое время, напрягая глаз и приставляя к нему недосжатый кулак в качестве зрительной трубки (кстати, для близоруких и забывчивых: реально помогает, правда), боялась поверить, что эта застывшая с наклоненной головой с краю официально-праздничной толпы тень в черном - таки да, он самый. 

При том, что первые же произнесенные слова, не только знакомым прозрачным тембром и четким звуком, но крайней внутренней наполненностью - его "чуть больше, чем родня; чем сын, чуть меньше" и "не кажется, а есть", без всякого повышения голоса, только какой-то странной, быстрой... подчеркнутой аккуратностью, что ли, мгновенно дали понять, что он даже не в шаге, в миллиметре от взрыва, причем не столько ярости, сколько горя и отчаяния (и это очень приблизительное определение, слишком "вообщешное", что ли) - сразу щелкнули по "звоночку узнавания". Так мгновенно, с лету, с первой не минуты даже, а секунды, попадали в цель на моей памяти только он, покойный Даль, Олег Меньшиков и Энтони Шер *я про тех, кого лично видела в театре, если что*. Ну, может быть, Высоцкий еще.

Но я ж известный паникер. Я к тому времени не отошла еще от страха, что в самой первой сцене (когда стражи и Горацио говорят о явлении призрака) вообще никаких лиц не увидела даже намеком, одни пятна *ну, так было и темно, дымно и "прожекторно", однако я помнила, что даже с третьего ряда партера у меня моментами лица расплывались*. 

А кроме того - эта мне вежливая и порядочная английская публика *с нежностью*. Несмотря на немалый контингент молодежи в зале (весьма разнополой, кстати ;-)), пусть мне кто теперь скажет, что Дэвид - чистА девчачий любимчик), даже тот факт, что на сцену вернулся - после неслабой травмы и без всяких гарантий, что это произойдет, - жарко ожидаемый всеми любимый оригинальный исполнитель, который, собственно, и сделал этот спектакль хитом сезона (возможно, не одного), никто и не подумал мешать атмосфере и нарушать чужую любовно делаемую работу незапланированными аплодисментами "на выход" премьера. По ходу событий пьесы и работы этого самого исполнителя (и не только его *не удержавшись* хотя его - больше всех! ;-))), потом уже и аплодировали, и смеялись. Но то потом. 

Кстати, смеялись немало. Не только в двух-трех традиционно-комических сценах - с могильщиком или в диалоге с Полонием про облако, - а и в самых, вроде бы, для того неприспособленных. Там вообще, в этом спектакле, много неожиданных интонационных и пластических решений. То Офелия отнюдь не восторженно воспримет наставления Лаэрта, то Клавдий в самый распоследний свой момент, загнанный Гамлетом в угол и "под прицелом шпаги" понуждаемый к кубку с ядом, философски так руками разведет: типа, ну что ж, "сорвалось - не спрашивай" (ц), отловили (тем более, что Гертруды все равно уже нет).... *Стюарт все же, не кто-нибудь*. 

При всех (иногда излишних, как по мне, о чем ниже) традиционных сцен-эффектах - совершенно не иллюстративная постановка. Вплоть до того, что имеет смысл анахронизм в костюмах и атрибутике (этот Клавдий действительно должен носить смокинг, этот Гамлет в его состоянии попасть в Полония насмерть, даже случайно, может только из револьвера) и вроде бы абстракционистски-модерновое оформление (ощущение лаборатории, вакуума, дистиллированности, создаваемое полузеркальным пространством-выгородкой почти без декораций, тут к месту и по делу, уж на что я не очень способна к дешифровке этих приемов, в данном случае "прочла" без труда).

Ну и сам теннантовский Гамлет выдал народу большое количество продлевающих жизнь минут. От того, как дразнил-передразнивал Полония до того, как вызывающе-издевательски ойкнул, когда для разговора с отчимом, предполагавшегося последним (перед путешествием в Англию), с его рта резко отлепили скотч *ага, достал, похоже, окончательно своим "или ничто" по поводу короля - причем не факт, самими ли словами или насмешливым, лишенным страха, явно нарывающимся взглядом в сторону шокированной придворной парочки: на этот разговор его вывозят уже скрученным-прикрученным к креслу*. (А как он вытаращился, вытянув шею и боднув воздух, на Горацио, сообщившего ему, что видел покойного отца-короля: типа, "че, псих, что ли?"...) 

Это при том, что сам герой не веселится практически вообще, разве истерически. Ему на всем протяжении присутствия на сцене вообще нет ни отдыху, ни сроку, ни минуты расслабления (что не означает непрерывной демонстрации напряжения, зажатости или дикого ора: крикнул за все время он раза два, не больше, да и то как бы вроде в "неглавных" моментах истории). Ну, вот только на какое-то мгновение раз-другой у него глаз там интересом блеснул, любопытство мелькнуло в том самом разговоре с могильщиком - слабым рудиментом, о чем опять же ниже, - да с Горацио они здорово Розенкранцу и Гильденстерну на флейте посвистели дуэтом кто во что, усевшись носом к носу и развлекаясь вовсю. Аккурат перед решающей (и жуткой) сценой с матерью... 

А так - всю дорогу сплошной нерв, конвульсия, занятость, пардон за прозу. Даже когда он вообще не шевелится. *А это вообще надо видеть, как он не шевелится: это не поэтическое преувеличение, неподвижность полная, буквальная. Сказала бы, "как скала", так ведь нет в нем ничего монументального нигде ни разу. Просто... Вот четкая, раз-навсегда зафиксированная, исключающая любую динамику, сосредоточенная в одной точке застылость. Каким-то образом некой электрической дугой связывающая его и то, на что он в данный момент смотрит. Для примера, именно так он, приподнявшись на колени и отключившись разом от всех вокруг, следит за представлением-"ловушкой" для короля*.

Причем, не поленюсь повторить (идефикс - он и есть идефикс ;-)) - воплей и завываний нет как класса, даже в той сцене, - только вот порой негромкий, порой резкий, порой судорожный этот голос в любую минуту слышнее даже бряцающе-пышного громыхания Призрака (к вопросу об отдельных излишних театральных традициях - может, в этой рвущей речевую ткань спектакля свирепой трубности и был какой-то смысл, но мне она мешала, до раздражения). Все сказанное, с вышеупомянутого первого момента, звучит настолько... безусловно, настолько единственно возможно, словно тон, нота, ощущение каждого из сказанных слов отбирались из тысячи. И без всякого даже намека на декламацию. До такой степени без, что я осознала, насколько у него все-таки идеально-правильная сценическая речь *какой там, к черту, шотландский или еще какой акцент*, только уже сильно постфактум...

Ну и прежде, чем я окончательно растекусь по древу в восторге (ага, все, что вы прочли выше - еще только присказка... что, страшно? ;-))) - все-таки, во имя справедливости, пару слов о самом спектакле. За который Королевской Шекспировской и лично мистеру Дорану большое отдельное спасибо. При всех отдельных претензиях. Ну да, мне показался лишним этот напор на былые каноны (и наши уши) в решении образа Духа *хотя, по размышленьи зрелом, мне кажется, я начинаю догадываться, "что они хотели этим сказать"* и несколько прямолинейным - способ заставить нас проникнуться испугом героев. (Может, еще потому показался, что это самый эффективный - и, соответственно, неприятный уже чисто чувственно - способ напугать лично меня ;) . Не выношу, когда орут. И если бы на меня так дико рычали, как Гамлет-старший - на, ммм, собеседников, я повела бы себя не лучше, а хуже тех же стражников). 

И да, кое-какие линии показались недотянутыми, что ли, непоследовательными (иногда просто по контрасту: когда все персонажи такие живые и убедительные *даже почти незаметный, но именно такой, как надо, Горацио*, типичность-"каквсегдашность" и - особенно в конце - монолитность Лаэрта немного... разочаровывает, что ли: кроме ограниченной одержимости местью и правильностью, там почти и нет ничего). 

Вот Офелию, например, начали так интересно показывать, совсем даже не овечкой классической, с чувством юмора девушка, не без упрямства, вполне кстати ей футболка и треники ;-), - а как прибежала Полонию жаловаться на испугавшего ее Гамлета, сразу переключилась "в классический режим" беспомощной страдалицы, на которой большими буквами написано "уязвимость". (Разве что еще в той же сцене "ловушки" еще признак жизни мелькнул, когда ей явно понравились комментарии Гамлета: "Да Вы прямо греческий хор, милорд!"). Причем все это актриса играет прекрасно, совершенно как надо *и у нее, как оказалось, когда дело дошло до песен,  замечательный голос: высокий, чистый такой, богатый - ни признака надтреснутости или "нехватки"* - и при виде ее сумасшедшей Офелии, бросающейся на королеву, на самом деле страшно. И совершенно точно, "в десятку" существует отдельно от всех, даже держа их за руки или вроде бы к ним обращаясь, в последней сцене. Но... уж так они этой неожиданной трактовкой вначале заинтриговали, что как-то обидно показалось, что это на самом деле всего лишь одна из, не в обиду, рюшечек-примочек... 

И да, кое-что кажется лишним (например, пантомима перед спектаклем об отравлении Гонзаго - не потому что балаганно-фарсово с шутками ниже пояса, это еще можно было бы списать на представление не для коронованных героев, а для толпы времен самого Шекспира, - а потому что она представляет содержание самой "ловушки" в сжатом виде и, по психологической логике, это либо уже сразу должно было бы спровоцировать Клавдия, либо он бы и дальше бровью не повел,.. либо нам предлагается считать, что он тормоз ;-), не врубающийся в достаточно прямые намеки, а уж чего нет... впрочем, об этом снова позже) *и насчет камуфляжа и парашютных строп у солдат Фортинбраса я тоже не уверена, хотя они меня чисто на эмоциональном уровне тоже почему-то не раздражили ни разу... скорее даже как-то масштаба добавили, стереоскопии общей, хоть их там ровным счетом две штуки*. И да, немного суетливо-многословно-внешнеэффектно поставленная примерно треть действия в конце, показалось мне, слегка заглушала то, что делал Теннант (ну или заглушила бы, если бы это было возможно ;-)), немного разошлась с ним в целом.

Но невзирая на это на все, они там построили мир. Со стереоскопией пространства, вплоть до физически ощущаемой. В котором что-то происходит на самом деле. И который состоит, повторяю, из живых людей (даже если сами они иной раз состоят из одного качества... вот почему-то монолитность устремлений и усердный труд по их достижению от скользко-дисциплинированно-лизоблюдских притворщиков Розенкранца и Гильденстерна мне и близко так не помешали, как танкоподобная примитивность Лаэрта). Не в том смысле, что всех оправдывают и жалеют (хотя кое-кого иной раз и правда непривычно жалко) под лозунгом "у каждого своя правда", а в том, что их по крайней мере можно понять. Как людей, - то есть, что чувствуют, почему так поступают, - а не что собою символизируют. 

И Полоний здесь смешон не потому что презренный придворный "раболепец", а потому что от возраста уже в полумаразме и склерозе, - что производит особый эффект в сочетании с глубокой верой в собственное всезнание и понимание (поэтому и лезет с советами даже к королю, а к актерам - с критикой): таки нет, это не смех над физическими страданиями, это ирония по поводу человеческой самоуверенности... и смешанная да, с жалостью. Как бы ни был он смешон, но вот его как раз жаль еще до того, как его убьют. Он ведь и правда не хочет ничего плохого, просто действительность неадекватно воспринимает. 

И королева Гертруда, решительно желающая оставаться "ягодкой опять", несмотря ни на какие годы, тоже ничего дурного не хочет (как, впрочем, - и думать особенно, тоже... справедливости ради, у нее тут возможностей немного: она просто так и осталась в душе и самовосприятии той принцессой-красавицей, на которой женился когда-то старший Гамлет, которой полагается ослеплять и вести светскую жизнь, наслаждаясь ею по мере сил; и нет, это не клоунство-фарс-пародия, просто она действительно не знает, как жить иначе, не умеет, и ей страшно даже это представить,.. а приходится, и это для нее ужаснее всех гамлетовых угроз и нападок: вдруг оказаться в непонятной и чужой действительности, в которой она совершенно бессильно).

А уж такого неординарного Клавдия я вообще, кажется, не видела еще ни разу. *Голосом застрявшей пластинки* Ну, Стюарт, что возьмешь ;-). В общем, здесь ясно, что он-таки брат "идеальному королю", как и его претензии на трон (а не только на королеву) имеют под собой некие основания. Способности, по крайней мере, в наличии. Зависть завистью, желание получить "приз" любой ценой желанием (на месте, на месте: каких-то морально-чувствительных проблем с устранением Гамлета даже на мгновение не возникает, да и жалость к Полонию и Офелии выражается скорее по обязанности и ради соблюдения протокола, потому что этого от него ждут, а сам он слишком занят, чтобы это и вправду переживать), но он действительно храбр - прекрасно понимая всю опасность Лаэрта минус крыша плюс заряженный револьвер, не теряет присутствия духа ни на секунду, ведет под этим дулом абсолютно качественную дипломатическую беседу, не потеряв лица и не "промахнувшись" в тоне, не сбившись ни на истерику, ни на лесть, ни на испуг. Действительно неглуп (так что фтопку бы эту пантомиму, фтопку при всех эстетических консидерациях... ну, или тогда уж, если так любите декоративно кататься, господа постановщики, надо было отменять собственно спектакль о Гонзаго: пусть бы "король вставал" уже от самой пантомимы): все лицемерие своей молитвы, как и реальное качество сотворенного, расписал как по нотам, без признака жалости к себе и самоутешений, ровным, четким, беспощадным до брезгливости голосом, со злым, но твердым лицом. 

И даже - не знаю, намеренно или нет, - возникло какое-то ощущение, что и не без чувства справедливости. Потому что - догадываюсь, что сценическая условность, но органы чувств никуда не деть, - сцена с первой попыткой убийства построена так, что Гамлет прямо вплотную к Клавдию (хоть и сзади), и в полный голос, уже с занесенной шпагой производит свою "смену намерений" *и тут не так уж ясно, что он изначально не рвется убивать... то есть, нам-то ясно, но Клавдий предыдущих картин не смотрел ;-))), а ярость в голосе и на лице у Дэвида несомненны*. И когда стюартовский Клавдий при том при всем при этом не пытается дернуться с места и даже не оборачивается... ну, вот мною, наивной чукотской зрительницей-буквалисткой это воспринялось чем-то вроде "как Там решат, так пусть и будет". То ли уж этот Клавдий такой азартный игрок (хотя, при подобной расчетливости и самоконтроле - вряд ли... с другой стороны, к Гертруде он заботлив, нежен и страстен по-настоящему), то ли решил, что заслужил... И кстати. Патрик тоже, как и Дэвид, обходится по большей части без крика. Не надо ему. Он и так основателен и проникновенен по самое не могу, без всяких внешних стараний.

*Бессовестно* Ну и раз уж я упомянула Дэвида... 

Итак, Гамлет как таковой

Во-первых, при том, что и голосом, и всем телом актер здесь работает просто невероятно, оказываясь в разных местах сцены мгновенно, совершая невидимые глазу движения *я до сих пор не понимаю, когда и каким образом умирающий Гамлет с обвисшими руками выбил из руки Горацио кубок с остатками яда* (и это - человек, недавно основательно потянувший спину, которого чуть не только что прооперировали? не верю! (с)), в лице Дэвида Теннанта мы имеем, по моей железобетонной, глубочайшей, несдвигаемой ИМХЕ, одного из самых - если не самого - "настоящего" *то есть, натурального, естественного, неизобразительного* Гамлета за всю историю постановок этой пьесы.

И это говорю я, видевшая в этой роли Оливье, Брана и Высоцкого (и безусловно ими восхищающаяся до сих пор). Сейчас скощунствую, готовьтесь морально - даже у прекрасного Владимира Семеновича образ получался все же несколько... ну, не прямо пафосный, но несколько приподнятый. Символический. С обертонами и "донесением мысли и содержания". С заметностью эстетики. Не в упрек ни разу, просто в констатацию факта. А тут Гамлетом зовут самого что ни на есть живого человека. Который может устать. Насмерть перепугаться, будучи при этом в полном восторге. (Оказывается, "экстаз" - это не возвышенность поз и подчеркнутая молитвенность выражения на лице, а разом ослабевшие колени и загипнотизированно-растерянно-обреченный взгляд кролика перед удавом, при этом каким-то непонятным образом еще и радостный... то есть, не радостный, а... я не знаю, как это точнее выразить, "удовлетворение" уж точно никуда не годится, но у него там во всей фигуре и на лице читается, что это жуткое явление в броне - то самое, чего он и ждал. Причем "ждал" в данном случае не значит "хотел", но полагал "правильным").

А также может "не мочь". Буквально, физически, на уровне потрохов не мочь... даже не убить, а хотя бы просто этого по-настоящему захотеть. И быть от этого в тупиковом, безвыходном, безнадежном беличье-колесном самоотвращении и отчаянии. (Да, он только выстрелить в темноту на адреналине может, такой. Почти до самого конца. Ему, чтобы реально убить... впрочем, я опять тороплюсь). Кружа по сцене действительно как в невидимом колесе - куда ни ткнись, тупик. Выплевывая слова с лицом, уже заранее знающим, чего они *с его точки зрения* стоят. Бессильно и отчаянно тыча в себя "обличающими" примерами, от актеров до Фортинбраса. Который не столько строит коварные планы (это вообще довольно импульсивный Гамлет, не философ на самом деле ни разу, у него просто не думать не получается ;-), и я уже скоро объясню, почему так), сколько изо всех сил пытается себя отвлечь от этой обреченности, вообразить, что что-то сделает, что руководствуется расчетом. И где-то там во всех этих монологах, попытках перейти от личного к общему, заглушить боль и ужас той самой философией (или хотя бы понять, почему оно все так... невозможно), прорывается совсем уж запретная мечта о том, чтобы Клавдий-таки оказался невиновен... надо видеть эту просящую улыбку и загоревшийся взгляд, когда он вдруг прямо-таки с надеждой заподозрит в духе обожествляемого отца дьявола-соблазнителя. (И не факт, что будет неправ, но и  об этом отдельно). *Беспощадно* Впрочем, там все надо видеть.

Отступление (в некотором роде). Или, вернее, информация к размышлению. У проницательного читателя уже некоторое время как есть основания к ощущению некоторой несогласованности по поводу этих моих регулярных песен с подробности о дэвидовых выражениях лица, состоянии глаз и прочей мимики. Типа, нажаловалась на ограниченность глазомера с четвертого ряда балкона, а разоряюсь, как из партера ;-)). Так вот, спешу подтвердить. Феномен, зарегистрированный в "Бесплодных усилиях любви", подтвердился. По мере развития действия и существования Теннанта на сцене расстояния преодолеваются, законы природы отходят к огородам - и начинаешь видеть, что творится у него на лице, вне зависимости от. Может, это контекст пластики и голоса так влияет. Может, воображение опытного зрителя-фОната "в минуту дорисовывает остальное". Не знаю, особо и не интересуюсь знать, починяю примус наслаждаюсь процессом. (Но если попадете на дальний ряд, трюк с трубочкой из ладони-пальцев все же рекомендую ;-))).

Ну и обещанная дешифровка "импульсивного Гамлета", у которого даже философия и монологи выглядят мгновенно-рефлекторной реакцией на происходящее. Дело в том, что Гамлет Теннанта - подросток, если вообще не мальчишка. *И еще один научный дэвидтеннантоведческий факт, всплывший на "Бесплодных усилиях", проверен и подтвержден: не зависит этот индивидуум от возраста. Точно эльф ;-)). Недаром некоторые местные жители по объявлении Мэтта Смита следующим Доктором Кто удивленно отмечали, что этот самый молодой в истории исполнитель данной роли не выглядит моложе предыдущего, который его лет на десять паспортно старше*. Со всей соответствующей крайностью реакций и беспощадностью суждений и определений - по отношению к себе не меньше, чем к другим. Он-таки не просто страдает по отцу, его в прямом смысле слова плющит, крючит и колбасит от этой гибели, он в тугой узел скручивается, когда наконец удается отвязаться от королевского парада. И над Полонием он не насмехается - он его именно дразнит, как школьник (еще и обиженный на весь мир школьник) и злится на него, потому что и так невыносимо, а тут еще эта... какофония. И, совершив то случайное убийство, не посожалеет мудро, а, попытавшись похорохориться, фыркнув в сторону убитого, разревется в ужасе (и этот всхлип тут же придушится еще более жутким пониманием, что ничего уже не исправишь).

И человечность его неистребимая для него - как нож по всем местам потому в первую очередь, что у него вполне мальчишеские представления о героизме и справедливости. Того, что сам он на смерть вполне готов, он даже не замечает, это ладно, а вот что не может "поразить врага" - от этого хоть вешайся, хоть травись, хоть короля нулем обзывай с беззаботно-ехидно-вызывающей физиономией в присутствии явных стукачей... Соответственно, данное призраку Честное Слово для него - миссия на уровне пионерской клятвы для героя Леонида Пантелеева, не здесь будь помянут. Схима, подвиг, отшельничество, "я-себе-больше-не-принадлежу". И вот он тщательно от всех отгораживается (отчаянно в них нуждаясь при этом - достаточно взглянуть, как при первой встрече бросается обнимать то Горацио, то "ребят из Виттенберга"), запрещает себе все на свете. И, когда у него вдруг явно против воли вырвется в присутствии Офелии, полушепотом-полубормотанием "я Вас любил когда-то", он в панике безостановочно затараторит про монастырь, чуть ли не Полониевыми мудростями начнет сыпать, как пулемет, с сюрно-несоответствующими словам интонациями и нажимами, как на танке через лес, не думая уже, что несет, ибо если остановится - закричит о любви снова, а ему ж нельзя, у него Долг. Прямо как Призраку нельзя говорить с Горацио и стражей и оставаться на земле, когда пропел петух... 

И именно поэтому в этой версии, в конечном счете, Гамлета убил по-настоящему не Лаэрт, а тот самый Призрак (хотя и Клавдий постарался, конечно, и сам тот факт, что этот принц Датский - действительно клинически не-флейта *и уж тем более не труба*, играть на нем нельзя, а вот слух на фальшь у него, к сожалению, абсолютный... и при этом еще и кожи на нем нет - воистину, тонкий, звонкий и прозрачный). *Кстати, если бы его не видели одновременно Стража и Горацио, я бы заподозрила, что и его-то этот Гамлет себе навоображал, ибо отчим Должен быть убийцей, а ранняя и несправедливая смерть отца Должна вопиять к возмездию... хоть кому-нибудь*. Потому что от этого шока этот Гамлет уже не оправится никогда. Совсем уж сумасшедшим он, может быть, и притворяется, но, еще раз пардон за прозу, психотравма там вполне реальная, боль - непрекращающаяся, самоедство - и впрямь доводящее до неадеквата. До судорог. До прижатия книжки к лицу, как бинта к ране (только полуслепой Полоний может спросить об ЭТОМ "что Вы читаете, милорд?") И до навязчивого страха. Усиленного клаустрофобией в замкнутом пространстве собственного одиночества (вот он где - вакуум-то зеркальный - сел, как влитой). Страха и перед грозно-требовательной тенью отца, которому он не может быть "правильным" сыном, и перед абсолютной окружающей бессмысленностью, реакцией на которую и оказываются те самые монологи - о смерти, о достойном ответе, об улыбках мерзавцев... Этот бросающий всем подряд вызовы, кривляющийся, огрызающийся и проверяющий на прочность каждого встречного Гамлет на самом деле сильнее даже, чем мести и справедливости, хочет только одного: какого-то смысла. Чтобы ему объяснили, утешили, защитили как-то.

А некому. Потому что предположительные взрослые вокруг (включая и Призрака с его громыхающей традиционностью) ничего не могут предложить, кроме "так надо / так всегда было". Или сами испуганы и растеряны, хоть и пыжатся (та же Гертруда и даже местами Полоний). Недаром элегантно одетое общество в огромной, расширенной той самой зеркальностью, коробке сцены, выхваченное из ее темноты парой кругов света, выглядит таким маленьким, почти игрушечным. Они тоже ничего не решают. И не спасут, даже если бы и хотели. Да и не догадаются, что это кому-то надо, пожалуй - заняты...

И поэтому сцена с матерью, когда все это достигает своего пика - может быть, самое страшное во всем спектакле. Даже хотя и знаешь, что по пьесе Гертруде ничего не грозит. Теннанта швыряет туда-сюда, как бомбардировщик без пилота и программы полета. Его Гамлет вообще, кажется, на какое-то время забывает, что она живая *не факт, что помнит, на каком сам-то свете*, что окружающее в принципе настоящее, что вокруг - явь, а не обезумевший оживший кошмар. (И опять же: ведь не кричит, хотя голос насквозь пронизывает, щелкает, как хлыст, стонет, как какая-нибудь пушкинская вьюга...) Но окончательно прихлопывает там даже не собственно жуть а тот момент, когда перепуганная королева, которая, вообще-то, еще и мама, вдруг, все-таки увидит, что мальчику самому страшно, а мальчик увидит, что это поняли. И как они друг за друга ухватятся. И как он неуклюже ее поцелует перед уходом, одновременно окончательно поняв, что никто и ничему уже не поможет, но и как-то успокоившись при этом, что хоть что-то в порядке, не вывихнуто, и ненависть к матери больше в Долг не включена (хоть одной болью меньше).

А потом будет - смерть. Я не про финал сейчас, а про все действие с момента возвращения в Данию. Про абсолютно перегоревшего, дошедшего до изнеможения и "вышедшего с другой стороны", не особо на что бы то ни было реагирующего человека, которого все еще зовут Гамлетом, который все еще отвечает на вопросы (и даже, больше по инерции, сам их задает, пытаясь еще на что-то себя мобилизовать без особого успеха), но у которого совершенно отсутствующий вид, почти совсем ровный голос и по большей части неподвижное лицо (только глаза одержимого... или слепого). Я раньше такой контраст в театре только однажды видела: когда Григорий Корольчук в роли Николки Турбина превратился, после гибели Алексея, из солнечного мальчика в пришибленного калеку с непонимающе-жалобным взглядом. Но там хоть какие-то признаки жизни были... и желания жить. А этот Гамлет невесомо балансирует, словно примериваясь, на краю пустой - чужой - могилы, беседует с черепом, как с кем-то "своим", сначала отстраненно удивившись знакомству (ну надо же, Йорик...), затем отмечая, как перемены в погоде, неизбежность конца (даже не играя со смертью, ибо это предполагает надежду выиграть, а тут просто констатация), и, растерянно попытавшись было осознать смерть Офелии, наконец выскочит перед Лаэртом, раскинув руки, явно надеясь, что тут все и кончится... 

Но тот от большого ума устроит вместо решающего удара *или выстрела* дурацкую разборку с дракой врукопашную, вопреки собственной воле на какое-то еще время "разбудив" ненавистного Датчанина к жизни, потому что тот от всего этого вообще вдруг на время забудет обо всем, что было и поведет себя, будто до сих пор в Виттенберге, будто Лаэрт взбесился ни с того ни с сего, и будто ему, Гамлету, всерьез важно выиграть у самородка-рапириста фехтовальный поединок...  И Теннант еще раз помолодеет в реальном времени ;-) (таймлорд, говорите? ;-))), и перед нами мелькнет ненадолго тот Гамлет, каким, наверное, он был до начала пьесы, Гамлет, которого все любили, Гамлет, каким он мог бы стать (как он мгновенно-командирски, зажимая боль, потребовал тут же запереть все двери, когда узнал, что королева отравлена... таки не у одного Клавдия в этой версии истории эльсинорского семейства фамильные королевские черты). Парадоксально, но факт: самая кровопролитно-мрачная часть пьесы здесь обернулась чуть ли не счастливым сном. Альтернативным будущим, где возможно счастье, но которому не бывать. (Прямо тебе "Титаник". Или "АдмиралЪ" ;-))).

После чего, вернувшись в свое отсутствующее состояние, доведенное до полной концентрации ощущением, что терять реально нечего, потому что все уже и так потеряно (а ответов, которые бы чего-то стоили, так и нет, он все-таки - без особого торжества, но и без всяких шансов у Клавдия на пощаду - сделает то, чего не мог до сих пор. И как-то удивленно и почти с благодарностью за наконец-то наступивший отдых, умрет уже по-настоящему. (Так по-настоящему, что, вообще-то, страшновато смотреть: без всяких особых внешних признаков, просто как-то раз - и нет. Вот просто исчезло что-то неуловимое - и появилась полная неодушевленность. Не в обиду никому, мертвые Клавдий, Гертруда и Лаэрт рядом показались немного театрально выглядящими).

Вот как-то так (с).

Да, а после этого публика уже в выражении чувств не стеснялась. На поклонах не просто аплодировали - вопили, восторженно свистели, топали и торжествующе кричали, когда выходил Дэвид (на этот раз, в виде исключения, осчастлививший народ аж двумя явлениями *обычно он после первого же поклона сразу куда-то убегает* ;-))). Солидные дедушки только что тросточками над головой не вертели. Бабушки визжали, как девчонки.

*Нахально* И автобус пришел быстро. Завидуйте мне, завидуйте...