Вышел специальный номер журнала "Иностранная литература" посвященный Шекспиру
Свежий номер журнала "Иностранная литература" посвящен целиком Шекспиру - и там оооочень много интересного (читайте аннотацию под катом или по ссылке на источник). Купить журнал можно в редакции в Москве и не только (адрес и детали тут: http://inostranka.ru/kupitt_ili_podpisatsya.html - пожалуйста, позвоните перед визитом в редакцию).
А еще у москвичей будет возможность купить журнал на презентации шекспировского номера, которая состоится в среду 1 июня в 19:00 в зале книжного магазина "Primus Versus" при Культурном центре "Покровские Ворота" по адресу Москва, ул.Покровка, д.27, стр.1 (www.dbiblio.org).
Приходите! Хотя бы, чтобы поддержать нас - мы там будем, потому что в этом номере есть рассказ о наших книжках (276 стр. http://inostranka.ru/issue.php?issue=380)
К выходу нового специального номера «ИЛ», посвященного 400-летию со дня смерти Уильяма Шекспира
Два года назад «ИЛ» выпустила номер, посвященный Шекспиру – «Беспокойное бессмертие: 450 лет со дня рождения Уильяма Шекспира». И вот вновь номер о Шекспире, так и названный «И снова Бард...» (№5, 2014; составители номер: Дм. А. Иванов, Т.Я. Казавчинская)) – как и все человечество, наш журнал отмечает четырехсотлетие со дня смерти писателя. И все же номер назван так не потому, или, скорее, не столько потому, что он второй по счету, а по той причине, что это начало перифраза: «И снова Бард чужую песню сложит/ И как свою ее произнесет» – так мы поименовали раздел о «Гамлете»[1], ибо почти все драматические произведения Шекспира (кроме «Бури» и «Виндзорских насмешниц») – «чужие песни», написанные на уже существовавшие сюжеты. В этом нет ничего необычного, криминального или хотя бы предосудительного – тогда писатели «брали свое, где находили» (об авторском праве, как мы его стали понимать в Новое время, никто еще не задумывался, а театрально-репертуарный голод настоятельно требовал все новых и новых пьес[2]). Вот и сюжет «Гамлета» взят из датских хроник Саксона Грамматика, переписан Бельфоре, об этом же сочинил «Испанскую трагедию» Томас Кид. Шекспировскому «Гамлету» предшествовала и анонимная пьеса с таким же названием, да и сам Бард написал, как минимум, два варианта своей трагедии. (не смущает же нас, кстати говоря, что «Фауст» Гёте написан не просто на основе народных сказаний, но и после «Трагической истории доктора Фауста» Кристофера Марло). Но все это не помешало «Гамлету» стать пьесой пьес, а главному герою триумфально войти в пантеон вечных литературных образов и стать предметом бесчисленных интерпретаций, размышлений, воплощений... И, между прочим, историй болезни – нашим героем давно интересуются психиатры, а с некоторых пор – и психоаналитики, и в майском номере об этом можно прочитать (в номере «Беспокойное бессмертие» мы уже публиковали материал о непростых отношениях Зигмунта Фрейда с Шекспиром).
В целом же мы хотели рассказать о некоторых не столь популярных, менее известных шекспировских темах (таких, как несомненные переклички Шекспира с Монтенем или как обучение латыни в грамматической школе того времени - их открыл для простолюдинов в годы свого короткого правления король Эдуард VI, долгожданный и многострадальный сын Генриха VIII), а также внести коррективы в общеизвестное – и, прежде всего, в общепринятое представление о гуманизме[3]. Эпоха Ренессанса прокладывала дорогу не только новому знанию (главным образом, знанию о далеком прошлом), но и новому невежеству, отбросившему немало ценного из наследия европейской средневековой культуры, о чем говорится в книге «Английская литература XVII века, за исключением драмы» британского литературоведа, историка-медиевиста, замечательного писателя и публициста, а также широко известного сказочника Клайва Стейплза Льюиса; отрывок из нее мы публикуем в номере.
А если вернуться к «Гамлету», то можно увидеть, что, помимо возвышенных черт, ему не чужд был и макиавеллизм («землекопа взорвать его же миной» – неслучайно вырвавшиеся у него слова), о чем убедительно свидетельствует Джон Роу, главу из книги которого «Шекспир и Макиавелли» мы публикуем. Публикуем потому, что Макиавелли в ту пору был весьма популярен в Англии, и прославляемый им тип человека (в основном, «списанный» с Чезаре Борджиа), получив название «макьявеля», довольно рано явился на елизаветинской сцене, впервые – у Марло, затем – у Шекспира. Конечно, ужасный Ричард III – типичный «макьявель», как и Яго, Эдмунд, леди Макбет, но, чтобы увидеть, что таков отчасти и превозносимый Шекспиром и прославившейся победой при Азенкуре король Генрих V, нужен острый глаз исследователя. И напротив, Ричард III (чья могила, можно сказать, волшебным образом недавно была обнаружена, и, вопреки предсказаниям историков, погребенный и впрямь оказался хромым и горбатым – как у Шекспира: об этом тоже можно прочесть в нашем номере) умудряется на время завоевать симпатии зрителей, ибо «лучше быть безрассудным, чем нерешительным» (Макиавелли).
Мы не случайно вспомнили Ричарда III и Генриха V, а можно было бы – чуть ли не всех участников Войны Алой и Белой Роз, ибо они стали героями исторических хроник Шекспира. В этой «чужой песне» (автор опирался на хроники Холла и Холиншеда) он вывел историю Англии на сцену, выявив ее драматический накал. При всем грандиозном охвате событий (никто из драматургов не написал такого количества исторических пьес, как он) самое главное – его подход к морали в истории и к пониманию природы человека, кем бы он ни был, в том числе или даже прежде всего - королем.
Собственно, способность перевоплощаться в каждого, понять каждого, как и стать понятным каждому, не говоря уже о волшебной музыке слов, стяжали ему мировое признание и вознесли на пьедестал. И больше всего тут постарались поэты-романтики, но, как всегда бывает, чрезмерное обожание кончается отторжением и ниспровержением. Со временем доброхоты все чаще стали задумываться над тем, как мало Бард похож на идеального романтического поэта (а этот ставший каноническим образ мы получили в наследство как раз от романтиков – читайте в номере эссе Уильяма Хэзлитта), скажем, такого как Китс: самозабвенно преданного искусству, нуждавшегося настолько, что он не смог жениться на любимой девушке, умершего от чахотки в ранней молодости – а куда больше похож на трудолюбивого, удачливого и умеющего ловить момент удачи писателя. Какой диапазон: сонеты, поэмы, элегическая поэзия, исторические хроники, комедии, трагедии! Да это же гибкость автора, старавшегося заработать, а не просто писать в свое удовольствие (о чем замечательно пишет в Carte blanche Екатерина Шульман).
Шекспиру ставили в вину и низкое происхождение, и отсутствие университетского образования, и расчетливость, и корявый почерк. в конце концов решив, что он не годится на роль гения. И тут же стали подбирать «кандидатов», предпочтительно высокородных – все больше графов, кроме Марло, которого, правда, пришлось воскресить: его убили в 29-летнем возрасте в трактирной драке. Сгодились и женщины: королева Елизавета, и графиня Пембрук, и даже Энн Хэтауэй, которую те же знатоки обычно упрекают в неграмотности, и дочь придворного музыканта Эмилия Бассано... Но «подходящих» набралось слишком много. И все одинаково хороши - как тридцать витязей прекрасных. Бери любого. А как же остальные? И хуже всего то, что никаких, совсем никаких документальных свидетельств, подтверждающих авторство хоть кого-нибудь из них, не имеется. Да еще и один из них слишком рано умер, другой слишком поздно родился и т.п. А общем, одни построения: как бы это могло быть. Даже вопрос, для чего нужна была вся эта конспирация, толком не ставится.
Но у Шекспира были все возможности знать латынь и античную литературу, как считают нынешние преподаватели, в объеме нынешнего выпускника классического отделения - в грамматической школе секли розгами за попытку говорить по-английски, а не по-латински. Итальянские новеллы, которыми он пользовался, вполне позволяли писать "итальянские пьесы". И т.п.. И, наконец, главное: человек гениальный и учится, и усваивает, и выбирает нужное иначе, чем человек даровитый (в подтверждение припомним еще парочку английских гениев, не прошедших университетский курс – таковы Чарлз Диккенс и Майкл Фарадей, а у нас есть Бродский, да и не он один). К тому же, исследователи установили, что Шекспир знал театральную жизнь, как можно знать только «изнутри», потому что был актером, практикующим драматургом и совладельцем театра. Он явно посещал грамматическую школу – читайте в номере главу из Дж. Бейта о "Виндзорских насмешницах", где пародируется урок в такой школе. Юриспруденцию он знал потому, что заключал сделки и подписывал договоры (кстати, даже в сонетах, замечает И. О.Шайтанов, работа которого публикуется в данном номере, большая часть метафор и сравнений основана на юридической терминологии). И т. д. Но не только знания, а, как ни парадоксально, и ошибки Шекспира - вроде пресловутой Богемии, расположенной на морском берегу, кринолинов античных дам, боя часов в античных пьесах, Одиссея, цитирующего Аристотеля, и много-много чего другого - свидетельствуют в его пользу. Мог ли так ошибаться наш путешественник и эрудит граф Оксфорд, королева Елизавета и иже с ними? Вряд ли.
И это не говоря о том, что Шекспир – все еще не прочитанный до конца автор. И не в том смысле, что темноты, образовавшиеся в тексте с ходом времени, остаются загадками, а в самом прямом смысле: то и дело находятся атрибутированные текстологами новые фрагменты текстов, написанные им в чужих пьесах, потому что елизаветинские драматурги нередко писали сообща – из-за спешки или ради заработка. Неужели этим пробавлялись аристократы и знатные дамы? Не проще ли признать Шекспира Шекспиром?"
Т. Казавчинская
Из публикаций номера 5, 2016
Созданный Шекспиром цикл отличается – и по своему характеру, и по присущему ему совершенству – от циклов других елизаветинцев…Лучшие из сонетов Шекспира открывают новый мир любовной поэзии; столь же новый, как в свое время были новы миры Данте и Петрарки. У них тоже выражено смирение – но смирение Эроса, устремленного к обладанию: на коленях, но – с просьбой
К.С. Льюис
....у любителей исторических загадок будет меньше оснований искать в шекспировском окружении аристократа с инициалами «У. Х.». К портрету Шекспира, и без того хорошо вписанному в контекст эпохи, добавится еще одна черточка, сближающая мир драматурга общедоступного театра с миром коммерческого книгоиздания.
Дм.Иванов
Мысленно представляешь себе анимацию по «Гамлету», где Горацио – облезлый, тощий шелудивый лев, благородство движений которого – совершенно карикатурно: перед каждым он садится в позу и начинает самозабвенно вещать; сам принц – изломанно и неловко ступающий, раскоординированный во всех движениях рыцарский доспех, а сквозь узкую щелочку забрала промелькивают недоуменно смотрящие на окружающих глаза; Лаэрт – кидающийся на всех барбос; Королева – самозабвенно раздувающая зоб жаба, неловко прыгающая и патетически закатывающая очи… И после этого как-то иначе понимаешь, насколько “Гамлет” – страшная пьеса…
А. Нестеров
Писатель елизаветинской эпохи обращается к читателю, который думает, что с чудом можно столкнуться буквально за углом. Когда этого не понимают, появляются странные прочтения «Бури», которая на самом деле отнюдь не фантазия (подобно «Сну в летнюю ночь») или аллегория, а такая же шекспировская пьеса о магии (magia), как «Макбет» — пьеса о колдовстве (goeteia), а «Венецианский купец» — о ростовщичестве. Шекспировские зрители верили, что маги, не столь уж отличные от Просперо, скорее всего, существуют на самом деле (а те, кто думает, что Шекспир в это не верил, пусть представят доказательства).
Клайв Стейплз Льюис
Образ для конфликта Макиавелли находит в фигурах льва и лиса – два этих зверя избраны им представлять две разные стороны власти, которые должны объединиться: такова его доктрина.
Уиндем Льюис
Исследователи «Генриха V», как правило, делятся на два «враждующих» лагеря – в зависимости от одной из двух противоположных трактовок пьесы.... «нет и не может быть реального компромисса между двумя несовместимыми прочтениями, которые допускает эта пьеса»: одни литературные критики считают ее «заразительно патриотичной», а главного героя - «образцовым монархом», тогда как другие видят в нем безжалостного макиавеллиста, который полнее всего выражает себя в приказе: «Пусть каждый пленников своих убьет!» (IV.6)
Уоррен Чернейк
Он пишет всеми стилями и во всех жанрах, именно тогда, когда этот стиль и жанр становятся популярны. В моде кровавые трагедии мести в духе Сенеки – пишем «Тита Андроника». Публике нужно побольше патриотизму – пишем подряд три части «Генриха VI», мочим Жанну д'Арк. В фаворе граф Эссекс – упоминаем его в прологе к «Генриху V». Взошел на престол новый король Иаков I Стюарт, который увлекается мистицизмом – пишем пьесу с ведьмами и чтением будущего в зеркале, причем в процессии будущих монархов является и сам король-объединитель Англии с Шотландией, получающий соответствующие актуальные политические комплименты. Да, он еще помешан на идее, что может в силу своего королевского происхождения лечить золотуху прикосновением – помянем там же и золотуху. Когда труппа переезжает с открытой площадки «Глобуса» в «Блэкфрайерс», где помещение закрытое и есть всякая театральная машинерия – в пьесах немедленно появляются ночные сцены, интерьерные сцены, эффектные полеты на орле, явления героя из сундука («Цимбелин») и оживления статуй («Зимняя сказка»). Кстати, трагедии с членовредительством тогда из моды вышли, в тренде – романтические сказки с путешествиями и волшебством, всякие Аленькие цветочки – пожалуйста, «Перикл», «Цимбелин», «Буря»….
До эпохи европейского романтизма вопрос, на котором стоит все антистратфордианство: “Достаточно ли автор хорош для своих произведений?” – просто не приходил никому в голову.
Екатерина Шульман
Многие исследователи, особенно в XX веке, полагали, что горб Ричарда мог быть изобретением Тюдоров – династии, взошедшей на престол после гибели последнего Плантагенета: соединить вместе внешнее уродство человека и отталкивающие эпизоды его правления – добротный политический прием, исправно работающий на протяжении сотен лет. И нет сомнений, что Томас Мор работал на эту пропагандистскую машину со всем свойственным ему пылом. В результате Питер Саккио, крупный американский шекспировед, в книге «Английские короли Шекспира: история, хроника и драма»[4] отмечал, что в распоряжении ученых нет ни документов, ни изображений, которые бы свидетельствовали о горбе Ричарда.
Юлия Штутина
[1] «И снова скальд чужую песню сложит/ И как свою ее произнесет» («Я не слыхал рассказов Оссиана) говорит Мандельштам об обычае северных певцов перелагать не раз спетые до них саги.
[2]См.Дм. Иванов, Из истории английского театра, «ИЛ»,№5, 2014
[3] В продолжение этой темы в №10 «ИЛ» будет опубликован раздел «Год Шекспира».
[4]Peter Saccio,.Shakespeare’s English Kings: History, Chronicle, and Drama. Oxford University Press, 1977.
Комментарии
Отправить комментарий