Пушкин о Шекспире: «Я как будто смотрю в бездну»

#Пушкин 6 июня - день рождения Александра Сергеевича Пушкина. В каком-то смысле Пушкин - это наш Шекспир. Тем более интересно узнать, как наш гений относился к гению британскому. Приводим отрывок из любопытной статьи Захарова, и слова Пушкина о Шекспире из другой отличной статьи, целиком их можно почитать по ссылкам на источники. Инджой! 

Пушкин и Шекспир

Н.В.Захаров, 2008 год

Источник: http://www.zpu-journal.ru/e-zpu/2008/5/Zakharov_Pushkin&Shakespeare/

Имя Шекспира возникает в переписке Пушкина в начале 1820-х годов, тогда же оно зазвучало и в разговорах с современ­никами. В ху­дожественных произведениях присутствие Шек­спира впервые обозна­чено цитатой из «Гамлета» («Poor Yorick!») во второй главе «Евгения Онегина» (1823). Создание «Бориса Годунова» шло в непрестанных шекспировских «штудиях». Ре­зультатом благотворных уроков англий­ского гения стало появле­ние в русской литературе не только самой рус­ской драмы, но и самого шекспировского произведения Пушкина — пьесы «Борис Годунов». Он пародирует «довольно слабую», по его мнению, поэму Шекспира «Лукреция»: получилась изящная шутливая по­эма, в которой современный исследователь обнаруживает не одни лишь поэтические открытия, но и глубокий религиозно-фи­лософский план.

Шекспир и его герои постоянно упоминаются в рукописях Пуш­кина за 1826–1836 гг. («О народности в литературе» — 1826 г., в мате­риалах к «Отрывкам из писем, мыслям и замечаниям» — 1827 г., «В зрелой словесности приходит время» — 1828 г., в наброске «О романах В. Скотта» — 1829–1830 гг., в набросках плана статьи «О народной драме и драме Погодина: Марфа По­садница» — 1830 г., в заметке Пуш­кина, опубликованной без его подписи в «Литературной газете» от 25 февраля 1830 г.), в за­метке к «Сцене из трагедии Шекспира: Ромео и Юлия» в пере­воде П. А. Плетнева», в многочисленных письмах к друзьям, в полемике с критиками по поводу поэмы «Полтава», в от­рывке о Шейлоке, Анджело и Фальстафе, относящемся к серии заметок, объединенных заглавием «Table-talk». Их литературно-критиче­ский уровень настолько значителен и самоценен, что исследова­тели предпо­лагали, что поэт собирался написать «трактат о Шек­спире».

Воздействие Шекспира на творчество Пушкина проявля­ется во многих произведениях Пушкина. Образ Брута в стихо­творении «Кин­жал» (1821) связывают с героем драмы Шекспира «Юлий Цезарь». Муки ревности мавра Отелло испытал предок Пушкина Ганнибал Ибрагим («Арапа Петра Великого», 1827–1829). Шекспировские аллюзии возни­кают в финале стихотворе­ния «Воспоминание» (1828). В стихотворении «Калмычке» (1929) Шекспир иронично представлен атрибутом совре­менной цивилизации. «Творец Макбета», создатель книги сонетов, упо­минается в пушкинском «Сонете» (1830), а в позднем стихотво­рении «Не дорого ценю я громкие права» (1836) поэт цитирует другое знаме­нитое восклицание Гамлета: «Слова, слова, слова». Шекспировские ре­минисценции обнаружены в выборе темы по­этической импровизации в «Египетских ночах» (1835), в «Ску­пом рыцаре», в поэтике чудесного и в использовании Пушкиным тавтологических рифм в «Каменном госте», в разработке некото­рых тем, мотивов и характеров в «Станционном смотрителе», в «Моцарте и Сальери», в «Русалке», «Египетских ночах», в по­этике драмы и стиха. В черновиках незаконченной пьесы «Сцены из рыцарских времен» (1835) вместо имени купца Мартына стояло имя Ка­либана — героя шекспировской пьесы «Буря», во­площавшего дикое не­вежество и антиинтеллектуализм.

И, наконец, вместо перевода пьесы Шекспира «Мера за меру» Пушкин неожиданно создает драматическую поэму «Анджело», кото­рую сам поэт оценивал как вершину своего творческого развития. В этом поэтическом состязании, на наш взгляд, раскрывается характер творческого диалога Пушкина с Шекспиром — диалога, который рус­ский поэт вел на равных.

* * *

Высказывания Пушкина о Шекспире 

Приводятся по публикации "Пушкин и Шекспир", Алексеев, 1972 год: http://feb-web.ru/feb/classics/critics/alekseev_m/a72/a72-240.htm

• Вторая глава «Евгения Онегина». В строфе XXXVIII упомянуто посещение Ленским сельского кладбища; здесь увидел он

Соседа памятник смиренный,

И вздох он пеплу посвятил;

И долго сердцу грустно было.

«Poor Yorick! — молвил он уныло, —

Он на руках меня держал».

(VI, 48)

К английской цитате Пушкин сделал следующее примечание: «Бедный Иорик! — восклицание Гамлета над черепом шута (см. Шекспира и Стерна)» (VI, 192). Пушкин воспроизвел вкратце то примечание, которое к восклицанию Гамлета дано во французском издании «Полного собрания сочинений Шекспира» 1821 г. под редакцией Ф. Гизо и А. Пишо: «Alas, poor Yorick! Все вспоминают и о главе Стерна, в которой он цитирует это место, а также и то, что в „Сентиментальном путешествии“ он самому себе дал имя Иорика».

• «...но что за человек этот Шекспир! Не могу прийти в себя! Как мелок по сравнению с ним Байрон-трагик!» (письмо Н.Н.Раевскому, 1825 г)

• «Читайте Ш<експира> [это мой припев]. Он никогда не боится скомпрометировать свое действующее лицо, — он заставляет его говорить со всею жизненной непринужденностью, ибо уверен, что в свое время и в своем месте он заставит это лицо найти язык, соответствующий его характеру» (письмо Н.Н.Раевскому, 1825 г)

• О «Борисе Годунове» Пушкин сам свидетельствовал: «...я расположил свою трагедию по системе отца нашего Шекспира и принесши ему в жертву пред его алтарь два классические единства и едва сохранив последнее» (XI, 66); «По примеру Шекспира я ограничился изображением эпохи и исторических лиц, не гонясь за сценическими эффектами, романтическим пафосом и т. п. Стиль трагедии — смешанный» (XIV, 46; оригинал по-французски); «Не смущаемый никаким светским <?> влиянием, Шекспиру я подражал в его вольном и широком изображении характеров, в небрежном и простом составлении типов». 

• Запись дневника М. П. Погодина, в которой со слов Д. В. Веневитинова приводятся следующие слова Пушкина, сказанные у Волконских: «У меня кружится голова после чтения «Шекспира. Я как будто смотрю в бездну». 

• Пушкин сам рассказал о том, как возник «Граф Нулин», в первой черновой редакции названный «Новый Тарквиний». «В конце 1825 года находился я в деревне. Перечитывая Лукрецию, довольно слабую поэму Шекспира, я подумал: что если б Лукреции пришла в голову мысль дать пощечину Тарквинию? быть может, это охладило б его предприимчивость и он со стыдом принужден был отступить? Лукреция б не зарезалась, Публикола не взбесился бы, Брут не изгнал бы царей, и мир и история мира были бы не те. Итак, республикою, консулами, диктаторами, Катонами, Кесарем мы обязаны соблазнительному происшествию, подобному тому, которое случилось недавно в моем соседстве, в Новоржевском уезде. Мысль пародировать историю и Шекспира мне представилась, я не мог воспротивиться двойному искушению и в два утра написал эту повесть».

• Плоды своих размышлений над текстами Шекспира Пушкин иногда набрасывал и на бумагу; кое-что из таких рукописей им самим направлено было в печать, другие сохранились среди его бумаг и увидели свет только после его смерти. Так, в альманахе «Северные цветы на 1830 г.» (СПб., 1829) в примечании к «Сцене из трагедии Шекспира: Ромео и Юлия» в переводе П. А. Плетнева (но без его подписи) Пушкин напечатал небольшую заметку об этой пьесе, которая обнаруживает несомненную осведомленность его в специальной литературе об английском театре. Начинается она следующими словами: «Многие из трагедий, приписываемых Шекспиру, ему не принадлежат, а только им поправлены. Трагедия Ромео и Джюльета хотя слогом своим и совершенно отделяется от известных его приемов, но она так явно входит в его драматическую систему и носит на себе так много следов вольной и широкой его кисти, что ее должно почесть сочинением Шекспира. ...В ней отразилась Италия, современная поэту, с ее климатом, страстями, праздниками, негой, сонетами, с ее роскошным языком, исполненным блеска и concetti. Так понял Шекспир драматическую местность. ... После Джюльеты, после Ромео, сих двух очаровательных созданий шекспировской грации, Меркутио, образец молодого кавалера того времени, изысканный, привязчивый, благородный Меркутио есть замечательнейшее лицо из всей трагедии. Поэт избрал его в представители итальянцев, бывших модным народом Европы, французами XVI века».

• В черновой заметке «В зрелой словесности приходит время» (1828) находится такое стилистическое замечание: «Сцена тени в Гамлете вся писана шутливым слогом, даже низким, но волос становится дыбом от Гамлетовых шуток».

• Заметка Пушкина серии «Table-talk» (№ XVIII), условно именовавшаяся в сочинениях Пушкина, изданных до 1933 г., «Шайлок, Анджело и Фальстаф», исходит из сопоставления созданных Шекспиром характеристических образов с персонажами мольеровских комедий: «Лица, созданные Шекспиром, не суть, как у Мольера, типы такой-то страсти, такого-то порока; но существа живые, исполненные многих страстей, многих пороков; обстоятельства развивают перед зрителем их разнообразные и многосторонние характеры» (XII, 159—160). Эти известные слова Пушкина характеризуют два различных метода реалистического воспроизведения человеческих характеров в драматических произведениях; шекспировский Шейлок противопоставлен мольеровскому Гарпагону, Анджело — Тартюфу: «У Мольера Скупой скуп — и только; у Шекспира Шайлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен. У Мольера Лицемер волочится за женою своего благодетеля — лицемеря; принимает имение под сохранение, лицемеря; спрашивает стакан воды, лицемеря. У Шекспира лицемер произносит судебный приговор с тщеславною строгостию, но справедливо; он оправдывает свою жестокость глубокомысленным суждением государственного человека; он обольщает невинность сильными, увлекательными софизмами, не смешною смесью набожности и волокитства. ...Анджело лицемер — потому что его гласные действия противуречат тайным страстям! А какая глубина в этом характере!». [Напомним, что Дэвид играл Анджело в студенческой зарисовке для документального фильма и до сих пор мечтает об этой роли - прим. редакции]